Хазарский меч

Тревога и недовольство нарастали. Во всех избах городца толковали, как рассудить это дело. Угрозы Огневиды тоже не остались тайной, и люди чувствовали себя так, будто на них с двух сторон надвигаются разом две беды, причем одна не избавит от другой, а лишь усилит удар.

К вечеру в избу к Мираве, где сидели несколько приезжих старейшин и Хельв, явился хмурый Ярдар.

– Азар-тархан готов простить вас, если он больше никогда не услышит про этих оборотней, – объявил он. – А если кто-то еще ему заикнется, то он прикажет сжечь все селение и продать в челядь всех, кто при этом уцелеет.

Старейшины онемели.

– Наша-то в чем вина… – заговорил наконец Велемер. – Мы люди честные, и дань платим как полагается…

– Мы люди вольные! – выкрикнул порядком разозленный Любован. – И с челядью равнять нас не позволим!

– Ну так уравняетесь с трупьем холодным! – рявкнул Ярдар. – Азар зол на нас на всех, как Дивий Ддед! Русы эти Амундовы, чтоб их Перун забил, а здесь еще вы с вашими…

Он запнулся, вспомнив, что Заранка шла-то к нему, а не к кому другому, когда наскочила на ловцов. Больше всего он сейчас боялся, что кто-то вспомнит, как он вчера предлагал взять ее в жены.

– Ты, старче, уйми своих ведуниц! – бросил он Любовану. – Чтоб сидели тихо, как лист! А то и их, и вас хазары в пень повырубят! Мне еще за вас отвечать придется!

– А если они правда ее сгубили? – подала голос из угла у холодной печи Мирава.

Ярдар только сейчас ее заметил. Невольно вспомнил, как только вчера в этой самой избе она заклинала его помочь Заранке, которая просила о нем судениц, а сама не имеет никакой другой защиты.

Но силы были слишком неравны. С одной стороны эти три ворожейки – девка, баба и старуха, а с другой – Азар с его дружиной, за ними вся держава хазарская, хакан-бек со всадниками-арсиями, «дети тарханов», способные выставить десятитысячное войско, конные дружины и ополчения болгар, буртасов, ясов, славян, да боги весть кого еще! Когда десятитысячное войско выступает в поход, – когда-то давно он слышал об этом от Семир-тархана, их прежнего сборщика, – перед всем войском везут светильники и восковые свечи, все всадники одеты в панцири, в шлемы, все с копьями; в окружении стягов едет сам хакан-бек, а перед ним всадник везет бубен с позолоченной кожей – знак солнца. Отдельное войско хазары при этом оставляют дома, чтобы никто не напал на их землю в это время – вот сколько у них сил. Каждый воин берет с собой в поход кол и три веревки; когда войско останавливается на ночь, кол втыкают в землю, а на него вешают щиты, так что стан оказывается окружен стеной из щитов, и никто не может ему повредить. Всю захваченную добычу воины приносят хакан-беку, и он первым выбирает, что ему нравится, а все прочее делят остальные. Ах как хотелось Ярдару пойти в поход в рядах этого войска, услышать хакан-бековы трубы и бубны, получить часть той богатой добычи, что войско захватит. Скот, женщины, всякое платье, челядь, серебро!

Но того, кто во время похода показывает себя трусом и бежит от битвы, хакан-бек велит казнить, ибо ему одному принадлежит власть над жизнью и смертью всякого человека. Если же бежал из битвы кто-то из воевод или тарханов, то смерть его бывала мучительной, а весь его род продавался в челядь. Ни славяне, ни варяги не знали такого закона, чтобы кто-то мог приговорить другого к отнятию жизни. Человек мог погибнуть в бою, пасть на поединке, мог быть убит из мести, изгнан из своих мест, если уж никак не способен соблюдать их обычаи. Но право распоряжаться чужой жизнью, обречь свободного человека на смерть, будто бессловесную скотину, одним своим словом придавало хакан-беку божественное величие.

А еще рассказывал Семир-тархан, что лет сто назад правил у хазар хакан по имени Булан. Однажды явился к нему посланец от могущественного бога и сказал, что хазары всегда будут одерживать победу, если примут закон этого бога. Булан согласился, он и его дружина приняли жидинскую веру вместе с женами, детьми и челядью, и с тех пор им дает силу и удачу самый могущественный бог, единственный истинный. Так говорил Семир-тархан, который никогда не ел и не пил вместе со славянами или русами, потому что они-де язычники. «А можно нам тоже стать людьми этого бога?» – спросил как-то Ёкуль, Ярдаров отец. «Нет, – засмеялся Семир. – Единый бог принимает только тех, кто родился в этой вере». «Но он же принял Булана?» – возразил Ёкуль. «Булан был особенно ему угоден, а к вам он разве присылал ангела?» Семир смеялся, и в смехе его явственно звучало презрение к русам и славянам, неугодным могущественному богу.