Хазарский пленник

— Запеканка? — негромко спросил князь и, отпив квасу, принялся за еду. Запеканка с творогом, толчёной кашей, вспухшим изюмом поблескивала румяной корочкой взбитого яйца, но аппетита не было. Мысли вертелись вокруг Византии. Византия, которая долго была предметом вожделенных устремлений, благодаря матери стала союзником. В том своя мудрость, мудрости матери не занимать, но ведь и Византия меняется. Всё меняется. Хазары, призывавшие славян к походам на богатые земли империи, были друзьями, как казалось неискушённым в политике киевским князьям, на деле использовали соседей корысти ради. Не раз и не два лодьи славян и русов-дромитов[3] набегали на Византию. Когда прихватывали добычу, когда гибли, столкнувшись с флотом империи, ромеи умело пользовались греческим огнём.

Однако всё изменилось после крещения Ольги, наречённой в христианстве Еленой. Мир с Византией принёс свои плоды, отношения с хазарами разладились, войны возникали раз за разом, и теперь уже Византия подталкивала славян на восток. Может, пора остановиться и понять суть, новая Русь лежит между востоком и западом, поэтому торговые пути по степям и рекам являются лакомым куском. Именно они — цель и предмет посягательств соседей. И хазарская аристократия, иудеи торговцы, и византийская знать — все стремятся прибрать к рукам торговлю.

Всего-то? Тут и согдийцы, и китайцы, и тюрки, и хазары, и всем нужен торговый барыш! Нужно прожить полвека, чтоб понять силу денег. Власть денег удручает. Но от очевидного невозможно спрятаться. Более всего печалит подлость и коварство, коими пользуются посланцы торговых держав. Странно. Ведь основа знати и в Византии, и в Хазарин — это иудеи, беженцы из Персии. Но теперь они враждуют и грызутся, вовлекая в соперничество державы, в которых нашли приют, а также Русь.[4]

Князь вздохнул и отодвинул блюдо. Хватит. Прошло время, когда он рвал мясо жадными зубами, не дожидаясь, пока оно испечётся на угольях. Теперь довольствуется малым. Еда, как и другие плотские наслаждения, не приносит радости. Скверные мысли способны отравить любую сладость, а где взять иные?

Молодой Рогволд, князь полоцкий, дерзит, оспаривает дань. Вятичи напоминают о себе. Облагают купцов дорожными податями, как будто и не знают о княжеском обещании не препятствовать торговле. Да, всюду сталкиваются старое и новое. Новое — устройство державы с единым государем, что разумно, когда есть вера великому князю, его уму и справедливости. Старое — жить в общинном мире, опираясь на единый язык и веру, на проверенные временем обычаи, но обособленными княжествами, каждый надел под своим правителем. Так привычней. Свой князь ближе, понятней, и налоги меньше. И попробуй достучаться до упрямцев, преданных старине, попробуй доказать надобность перемен. Святослав при всяком удобном случае отдаёт земли близким людям, сыновьям или верным посадникам. Для того и вызвал Владимира из Новгорода, благо в северном городе остался Добрыня. Хотел укрепить молодым князем новый надел. А тут история с лошадьми!

Нужно встретиться с хазарскими купцами, просил старшина торгового цеха, и не секрет, о чём станет просить. Верно, о конях! Ещё один повод упрекнуть князя в непостоянстве, требовать справедливости. Денег? Нет, хазарам не нужно серебро, не нужны соболя и куницы, а вот ударить силой киевского владыки по загребущим рукам византийцев мечтают! Выходит, Володко втянул отца в новую свару. И не знает горячий малец, что срывает сватовство, рушит планы связать Олега с византийской принцессой. Задумано приблизить Владимира, передать ему Овруч, всё уж приготовлено, всё слажено, а тут кони! Хазаре! Препирательства! Не ко времени. Нет, не ко времени. Напрасно кланялся Фоке, радовался доброму ответу. Какая свадьба в пору скандала? Что подумает невеста о семье мужа? Конокрады — вот что подумает!

— Вели звать хазар, — заявил князь, присев у окна, в светёлке, где частенько приходилось ругаться — мириться с нахрапистыми посланцами дальних держав.

Пока чужаков не было, обсудили с воеводой слухи о печенегах, но сторожевые костры молчали, и проверить злую весть ещё не успели.

— А что Переяславец? Как там, тихо? — спросил Святослав, мечтавший перебраться на Дунай и тем обезопасить столицу от постоянных набегов степных соседей. Мысль о расширении державы казалась ему своевременной, ведь поселений славян на Дунае немало, но всё требовало средств. По-умному, надо бы оставить Киев Олегу. Не Ярополку, не воеводе — посаднику. Олег спокоен, нетороплив, вдумчив. А Ярополк хоть и старше, да чужой. Теперь-то видно: Глеба сын, Глеба. Один корень, да ветка иная. А Владимир — самый юный, самый проворный, ещё мал. Молод, всё ещё не видит дальше собственного носа. Овруч ему как раз в пору. Мал город да коренаст. Народ упрямый, жилистый, с такими не каждый поладит. Ничего, Владимир чист помыслами, его примут. Ещё и просить будут, чтоб не уходил, не покидал.