Хазарский словарь

Но тогда произошло нечто непредвиденное. Как дятел, который умеет летать и хвостом вперед, Аврам-эфенди с наступлением последней джумы в месяце шаввале вдруг покинул Царьград. Он бросил дипломатическую службу и со всей своей свитой и слугами отправился воевать на Дунай. Там, в городке Кладово, в 1689 году от Исы они оказались в месте расположения австрийского лагеря принца Баденского, и Бранкович поступил к нему на службу. Масуди не знал, что ему думать и что делать, потому что еврей направлялся в Царьград, а не в Кладово, и планы Масуди все больше расходились с ходом событий. Он сидел на берегу Дуная и аккуратно закручивал тюрбан. И тогда он услышал рев реки. Вода бурлила глубоко под ним, но ее рык был ему знаком, он полностью укладывался в складки тюрбана, которые походили на одно слово из пятой суры Корана. Это была та же вода, которая снилась пальме в песках вблизи Царьграда несколько месяцев назад, и по этому знаку Масуди понял, что все в порядке и что его путь действительно окончится на Дунае. Он оставался на месте в окопе и целыми днями играл в кости с одним из писарей Бранковича. Писарь все проигрывал и проигрывал и, надеясь вернуть потерянное, не хотел прерывать эту безумную игру даже тогда, когда турецкие пули и снаряды стали ложиться совсем рядом с их окопами. Масуди тоже не хотел искать безопасное место, потому что у него за спиной был Бранкович, которому опять снился Коэн. Коэн скакал верхом сквозь рев какой-то реки, что протекала через сон Бранковича, и Масуди знал, что это рев того же самого Дуная, который можно было слышать и наяву. Потом порыв ветра швырнул в него горсть земли, и он почувствовал, что сейчас все сбудется. Когда один из них бросал кости, на позицию, неся за собой запах мочи, прорвался отряд турок, и, пока янычары кололи и рубили налево и направо, Масуди жадно искал глазами юношу с седым усом. И он его увидел. Масуди увидел Коэна таким, каким он преследовал его в чужих снах, — рыжеволосого, с узкой улыбкой под серебряным усом, с мешком на плече и цепочкой мелких шагов за спиной. А турки уже зарубили писаря, проткнули копьем Аврама Бранковича, который так и не успел проснуться, и бросились к Масуди. Спас его Коэн. Увидев Бранковича, он упал как подкошенный, и из его мешка рассыпались бумаги. Масуди сразу понял, что Коэн впал в глубочайший сон, из которого не будет пробуждения.

— Что это, погиб толмач? — спросил турецкий паша у своих приближенных почти с радостью, а Масуди ответил ему по-арабски:

— Нет, он заснул, — и тем самым продлил свою жизнь на один день, так как паша, удивленный таким ответом, спросил, откуда это известно, а Масуди отвечал, что он тот, кто связывает и развязывает узел чужих сновидений, по роду занятий — ловец снов, что он давно уже следит за посредником, своего рода приманкой для истинной добычи, который теперь умирает, пронзенный копьем, и попросил оставить его в живых до утра, чтобы проследить за сном Коэна, которому снится сейчас смерть Бранковича.

— Оставьте его жить, пока этот не проснется, — сказал паша, турки взвалили спящего Коэна на плечи Масуди, и он пошел с ними на турецкую сторону, неся желанную добычу. Коэну, которого он нес, действительно все это время снился Бранкович, и Масуди казалось, что он несет не одного, а двоих. Юноша у него на плечах видел во сне Аврама-эфенди, как обычно, когда тот бодрствовал, потому что его сон все еще был явью Бранковича. А Бранкович если когда и был в яви, то именно сейчас, когда его проткнули копьем, потому что в смерти нет сна. Тут для Масуди открылась возможность, о которой говорил ему Ябир ибн Акшани. Масуди охотился на сон Коэна, пока тот видел во сне смерть Бранковича, так же как до этого видел во сне его жизнь.

Масуди провел этот день и ночь, следя за снами Коэна, как за созвездиями на небе своих челюстей. И говорят, он видел смерть Бранковича так, как видел ее сам Бранкович. От этого он очнулся с поседевшими ресницами и подрагивающими ушами, кроме того, у него выросли огромные смердящие ногти. Он так быстро думал о чем-то, что не заметил человека, который с одного-единственного взмаха рассек его надвое саблей, так что пояс упал с него не размотавшись. Сабля оставила змеящийся след, и раскрылась страшная, извилистая рана, как рот, произносящий какое-то неясное слово, вопль мяса. Говорят, что все, кто видел этот страшный извилистый след от удара саблей, запомнили его на всю жизнь, а те, кто его запомнил, рассказывают, что позже узнали его в книге «Лучшие подписи саблей» некоего Аверкия Скилы, который собрал и представил самые известные приемы сабельного боя. В его книге, опубликованной в Венеции в 1702 году, этот удар назывался именем одной из звезд в созвездии Овна. Был ли для Масуди какой-то прок в этой страшной смерти и что он доверил паше перед казнью, никто не знает. Перешел ли он через Сират-мост, тонкий, как волос, и острый, как сабля, ведущий над адом прямо в рай, знают только те, которые больше не говорят.