Хэдли и Грейс

– Его засекли в мотеле в Рэд-Уиллоу, – рассказал Фитц, – в городке к востоку от Маккука. Он открыл стрельбу и был убит.

– Ты убил его? – спросила она.

– Меня там не было, – осторожно ответил Фитц.

Она уставилась на него. Фрэнк. Мертв. Как и Марк.

– Он умер? – повторила она тонким голосом. Страшные слова резанули слух.

– Миссис Торелли? – позвал ее Фитц.

Дрожь началась с подбородка, небольшой тремор, который усиливался, распространяясь дальше, вниз по шее и позвоночнику, переходя на руки, ноги и пальцы.

Фитц сел рядом с ней.

– Прости, миссис Торелли. Я думал, ты знаешь.

Она обхватила руками живот, а рыдания с силой вырвались из нее. Хэдли икала и вздыхала. Она почувствовала руку Фитца на своей спине и услышала, как он что-то говорит, но слов не понимала.

Неделю назад все было по-другому: у нее была полная семья. Фрэнк был жив. Он покупал бейсбольные карточки для Скиппера и говорил о составе игроков. Она не знала ни Марка, ни Грейс. Марк был словно на другой планете, он был отцом Бена и Шелли. Грейс строила собственную жизнь, ее прошлое благополучно осталось позади. Но потом, как в дженге, она вытащила не тот кирпичик – сделала одну-единственную ошибку, и целых три мира рухнули.

– Ш-ш-ш, миссис Торелли, все хорошо, – приговаривал Фитц. – Его больше нет, он больше никогда не причинит тебе вреда. Теперь ты в безопасности.

Он ошибался. Ему казалось, что она рыдает от облегчения. Он был слишком далек от истины. Она не хотела, чтобы Фрэнк умирал. Она хотела, чтобы он вернулся домой, беспокоился о «Мерседесе», хвастался перед соседями печью для пиццы, смеялся вместе с ней над соседской собакой и над тем, может ли она быть наполовину овцой из-за своего странного лая. Она ненавидела Фрэнка за то, что он сделал, за то, каким он был иногда и за то, как сильно он портил им жизнь, но она также любила его. Пятнадцать лет она любила его. А потом она сделала то, что сделала, и вот что получилось.

Она противилась этому, желая повернуть время вспять.

– Миссис Торелли, что я могу для вас сделать?

Зная, что люди глазеют на нее, и то, в какое неудобное положение она ставит Фитца, она, запинаясь, попросила:

– Пожалуйста… Могу я… Мне нужно… Ничего, если я отойду в туалет? Я оставлю ключи.

Она достала из кармана ключи от Nissan, положила их на стол и, пошатываясь, ушла. Лодыжка почти подвела ее, но она все-таки добралась до женского туалета, заперлась в кабинке и упала головой на колени, рыдания продолжили изливаться из нее.

Минута или час, она понятия не имела, сколько времени прошло, но, в конце концов, ее слезы высохли, оставив ее опустошенной, и, дрожа, она вскочила на ноги, чтобы вернуться к Фитцу и столкнуться со своей судьбой.

Она зашла обратно в ресторан и обнаружила, что он ушел, три доллара лежали под солонкой на столе для чаевых, а ключ от Nissan валялся поверх салфетки. На ней была нацарапана записка:

Поеду в Бисмарк. Передавай привет Грейс. Ф.

Она долго смотрела на записку.

– Насколько я понимаю, вы ищете Денниса Халла.

Хэдли обернулась и увидела мужчину со смуглой кожей и длинным черным хвостом, который обращался к ней.

Эпилог

ГРЕЙС

Мяч летал туда-сюда, а глаза Скипера бегали вслед за ним, на его лице застыла улыбка. Сегодня на нем была его любимая футбольная форма – футболка в красно-золотую полоску, белые шорты и черная повязка Nike с красным логотипом компании.

Деон Хотто был его любимым игроком, а Бенсон Шилонго занимал второе место. Он также стал большим поклонником крикета, регби и гольфа, его форма менялась в зависимости от времени года.

Билеты на финальный матч Кубка африканских наций стоили небольшое состояние, но Джимми настаивал, что оно того стоило. По его словам, годовщину их семьи стоит отпраздновать. Так он называл второе июня, день, когда образовалась их замечательная семья. Грейс всегда напоминала ему, что в тот день они были вместе менее трех секунд и что Джимми и Тилли на самом деле встретились только несколько месяцев спустя, но такого рода рассуждения не могли смутить Джимми. Второе июня было началом всего – днем, когда, по его мнению, все получилось.

Он прижал ребенка к плечу, давая ему срыгнуть после бутылочки – Марк Джеймс Херрик родился пять месяцев назад. Парень был вылитая морковка, его волосы были такими рыжими, что почти светились на солнце. Скиппер стал называть его Новичком, и это прозвище прижилось у всех, за исключением Хэдли, которая до сих пор настаивала на том, чтобы называть его Марком.

Хэдли много суетилась с Майлзом, который теперь вырос и перестал быть крохотным комочком. Он научился ходить в одиннадцать месяцев и с тех пор не переставал попадать в неприятности. В данный момент он пытался перелезть через перила на поле, желая достать «мяч», что, к великому удовольствию Скиппера, было его первым словом.