Хегальдины

– Он выходил меня, помог выжить, – продолжает Лифантия. – Он помог освоится мне за стенами. И после всего пережитого, я не сбежал, а начал следить за стенами Эрриал-Тея, за которые бросали искалеченных шейдим, также как меня; я хотел спасти тех, кого посчитали падшим. Как и вас. Как многих из тех, кто сейчас здесь живет. Мы имеем связь с Эрриал-Теей через отшельников, именно через них передают младенцев и детей, чьи глаза черны, и которых невозможно более скрывать.

Они садятся за длинный дубовый стол под навесом, где почти сразу же возникают две тарелки с мясной похлебкой, кусок сыра, хлеб и кувшин с молоком.

– Рада видеть новое лицо, – улыбается шейда, руки которой ловко нарезают сыр.

– Лиррия, – нежно произноси Лифантия. – Наша кормилица. Лучше нее, вас, принц, не накормят даже во замке.

– Да ну что ты, – отмахивается она. – Рада познакомится.

– Я тоже рад, – сконфуженно отвечает Лераиш, всматриваясь в крошечные морщинки у ее черных глаз. Плечи Лиррии также, как и плечи Лифантии укрывают тонкие крылья.

– Вам надо поесть и отдохнуть, – коротко произносит она, после чего уходит.

Лифантия смотрит ей вслед с той же нежностью, с которой произносил ее имя.

– А как много здесь шейдим? Каждый кто, здесь живет – каждого спасли вы?

– Нет. Конечно нет. Некоторые уходили сами, замечая следы на своем теле. Редкие глупцы пытались что-то доказать или вымаливали милости. Наша семья велика. И у каждого есть свои обязанности. – Лифантия медленно отхлебывает мясной бульон в то время, как Лераиш жадно опрокидывает тарелку, выливая остатки в рот. – И вы, принц, не станете исключением. Вы ведь обучались искусству обращения с цепным копьем?

Лераиш кивает с набитым ртом.

– Вы могли бы обучить этому делу других?

– Хотите создать армию?

– Хочу в нужный момент защитить свою семью. Защитить тех детей, от которых отказался целый народ только потому, что их глаза черны. Защитить женщин, которых втаптывали в грязь ногами собственные мужья, когда на их сердцах появились отметины. А знаете, принц, что большая часть шейдим также, как вы были отмечены казнью лишения крыльев. А многих ослепляли солнцем. Многие прошли через муки казней.

– А почему вы не уйдете дальше, не спрячетесь за горы?

– И позволять умирать своему народу? – Впервые за все проведенное со стариком время Лераиш слышит в его голосе гнев. – Вы хотите жить как прежде? Зная, что часть вашего народа голодает и гнет спины от рассвета до заката, а вы потребляете их блага, паразитируете, чтобы стать счастливее? Мы не хегальдины, принц, это чуждые для нас принципы. Мы шейдимы, мы семья. Мы стараемся заботится о каждом из нас. И как настоящая семья, мы не можем принудить вас к чему-либо. Можете идти куда пожелаете. В любое время. Но если вы решите уйти, то постарайтесь никогда не возвращаться.

Лераиш какое-то время сидит молча, смотря перед собой. Делает глоток молока и спрашивает:

– А у вас есть цепные копья? И еще понадобиться большая площадка с оградой.

– Есть, – улыбается Лифантия. – И есть кузнецы, что когда-то ковали их для хегальдин.

– Я всю дорогу хотел спросить сначала о вас, а теперь, увидев всех… Все ли шейдимы могут летать?

– Без исключения.

– Хорошо. Ведь без крыльев не имеет смысла соединять копье с цепью.

– Не знал. – Лифантия допивает молоко, а затем добавляет: – Идемте. Нам надо выспаться. Через несколько дней я снова возвращаюсь к стенам, а вы, принц, останетесь здесь. И можете приступать к тренировкам. Добровольцы обязательно найдутся.

Глава 3

Гремори

Гремори смотрит в окно, стекло которого подернуто маревом из бьющего по нему ливня. Все дрожит; кажется, что за стенами одна лишь вода, и стоит открыть дверь, как она ворвется в глотку холодным потоком, разорвет желудок; а легкие разлетятся на куски. Немного боли, но потом – покой. Тяжелый, непоколебимый и вечный. Тот покой, что избавляет от ожидания, от веры. Тот покой, что очищает душу от ложных надежд. Гремори прикладывает стакан к губам, опрокидывает, и языка касается лишь капля самогона. Усмехаясь, он вновь наливает себе до краев. Повторяет, а затем морщится, прижимая кулак ко рту. Повторяет. Еще раз, пока желудок не отзывает рвотным позывом. Пауза, и Гремори снова смотрит в окно, слушает шелест ливня; комната покачивается, или это покачиваются в ней тени? Пламя свечи дрожит в потоке слабого сквозняка. Стук в дверь заставляет сфокусировать внимание на реальности, на острых углах и геометрических формах.

– Дверь открыта! – кричит Гремори, наливая себе из бутылки; опрокидывает, морщится. Весь процесс подобен рефлексу.

Звук шагов в коридоре, и из тени дверного проема материализуется голова Гирида. Старого товарища, чья спина каждый день гнется со спиной Гремори на полях. Чьи речи всегда полны сочувствия и юмора, в которой приятно потеряться. Но не сейчас.

– Снова пьешь, – констатирует Гирид.

Гремори пожимает плечами, не поворачивая головы. Они молчат какое-то время, а затем Гремори наливает в стакан самогона и протягивает присевшему Гиру. Тот мгновенно выпивает, ищет взглядом закуску, но не найдя ее – подносит к носу крыло.