Хегальдины

В бесконечном мраке Лилит не замечает, как день сменяется ночью. Она не выходит из угла, и беспросветная реальность периодически обрывается беспокойным сном. Через какое-то время Лилит замечает, что часть волос, за которой раньше прятался черный глаз, теперь окрашен сединой.

В какой-то момент маленькая шейда решает подползти к решетке, и в сумрачном свете факелов она видит ряд камер. Пустых. За все время, проведенное здесь, она не услышала ни звука. Значит, она действительно одна. Лилит не понимает почему, но эта мысль заставила вновь ощутить болезненную пустоту внутри. В несколько ударов сердца она пересекает свою камеру и вновь вжимается в угол. Закрывается крыльями, надеясь, что следующего пробуждения не будет. Тогда тьма останется непроглядной, а спокойствие вечным.

Тени на стене вздрагивают. Лилит не обращает внимания, но последующий всхлип заставляется ее приблизиться к решетке. Она убирает белую прядь с черного глаза, замечая, что он лучше видит в темноте. И все же густая тьма в камерах остается непроглядной. Лилит всматривается в каждую. Пусто. Сглатывает, собираясь вернуться в угол, но слуха снова касается тонкий всхлип. Его след отчетливо ведет противоположенную камеру.

— Кто здесь? — собственный осипший голос кажется Лилит чужим. Сейчас она думает, как много времени провела в молчании.

Ее взгляд замечает росчерк белого во тьме.

Движение крыла?

— Кто здесь? — сухо произносит Лилит, морщась от боли в горле.

Но в ответ только тишина.

Маленькая шейда обиженно сжимает губы в тонкую линию, и уголки рта опускаются вниз.

— Почему молчишь?.. — вскрикивает Лилит, брызгая слюной и ударяя кулачком по стальным прутьям. Ее глаза увлажняются; а обида разливается внутри густой горечью. Почему ей не отвечают? Что плохого она сделала?

Лилит быстро отползает обратно в угол и вжимается в стены, чьи объятия холодного камня заменяют теперь материнские руки. Она плачет так долго, что не замечает, как проваливается в сон. Где круговерть кровавых перьев, и утешающий шепот матери. Все будет хорошо. Нет. Все оказалось очень плохо. В одно мгновение мир стал слишком чудовищно огромным, ведь в нем больше нет мамы, нет папы. Нет той опоры, благодаря которой Лилит держалась за свое место. И реальность бросила ее сюда, как тряпичную куклу.

Снова перед глазами миска с куском хлеба и сыра. А вокруг никого нет. Кто-то приносит еду, когда она спит. Маленькая шейда вгрызается в корку хлеба, как голодный звереныш, запивает водой. Лилит по-прежнему не желает спать на деревянной кровати; позаимствовала с нее лишь плед и все также забывается сном в углу, в котором две стены внушают иллюзию безопасности.

Она вспоминает фигуры в длинных мантиях, чьи лица скрываются за масками, они так легко говорили о смерти, о чужих судьбах. Их вина в том, что случилось с Лилит. С ее мамой и папой. Маленькая шейда не сомневается в этом.

— Почему ты мне не отвечаешь! — выкрикивает Лилит, приближаясь к решетке. Она прокашливается и продолжает уже более уверенным голосом. — Ты же меня слышишь!

Сейчас во мраке смежной камеры не видно ничего. Какое-то время Лилит прислушивается, стараясь уловить хотя бы малейший шум, но слышно только треск пламени в факелах. Она обрушивает сжатые кулачки на решетку:

— Ответь! Я знаю, что ты там! Почему не хочешь показаться?

Лилит снова бьет по решетке, а затем возвращается в угол, сдерживая плач. Игнорирование со стороны того, кто прячется во тьме и так явно избегает любого контакта, болезненно отдается где-то глубоко внутри Лилит. Крошечным утешением являлся хотя бы взгляд. Живой, сочувствующий, понимающий. Может, причина в том, что она шейдим? И один ее глаз черный? Может поэтому ответом на все слова является молчание. Как беззвучный плевок.

— Молчишь?! — гневно вскрикивает Лилит тонким голоском. — Не хочешь говорить потому, что я шейдим? Да? Противно?

— Нет, малышка-шейдим. — холодный, но красивый голос возникает из мрака так неожиданно, что Лилит осекается и вздрагивает. — Ему не противно. Он не может говорить. Он боится. Он сломлен.

Высокая чернокрылая фигура проплывает по каменному полу и останавливается напротив камеры Лилит. В тусклом свете огня кажется, что тени на фарфоровом лике почти живые.

— И у него нет языка, — равнодушно продолжает одна из Теней. — Я лишила его возможности говорить.

Она поднимает руку, облаченную в черную кожаную перчатку, и совершает движение указательным и средним пальцами, имитируя ножницы. В этот момент воображение Лилит взрывается красным криком, где плоть под лезвием трещит также, как ткань. Где боль пережевывает нервы разбитыми зубами.

— Меня зовут Трисса. Я третья из Теней архонта. А как зовут тебя?

Лилит молчит какое-то время, решая, стоит ли отвечать на вопрос; но не выдерживая пристального взгляда из-под фарфорового лика, произносит:

— Лилит.

— Хм… — маленькой шейде, кажется, что губы под маской улыбаются. — Очень сильное имя. Впрочем, и твои поступки говорят о том же. Ты давно здесь?

Лилит лишь коротко пожимает плечами.