Хегальдины

— Может, рорхарн, как тот светик? Ну… Заблудился? — предполагает Лераиш, обращаясь к Лифантии.

— Все может быть. Будем надеется, что это и правда случайность.

* * *

— В общем-то, очень даже неплохо, — произносит Сэйми с набитым ртом. Она внимательно изучает наполовину обглоданную кость, а затем переводит взгляд на брата.

— Жирноват, — добавляет Баббар, которого этот факт, судя по всему, совсем не смущает.

Лиррия стоит у входа в кухню, наблюдая за лакомящимися шейдимами, которых собралось так много, что пришлось вынести еще несколько столов; через мгновение на ее плечи опускается ладони Лифантии. Он обнимает жену и шепчет на ухо:

— Похоже, небольшое приключение породило большое пиршество?

Она молча пожимает плечами, улыбаясь в пустоту, а спустя какое-то время говорит:

— Надеюсь, что подобных причин больше не случится. В этот раз им повезло…

— Нет, — перебивает Лифантия. — В этот раз не просто повезло, они знали, что нужно делать, знали, как себя вести. Они стали более подготовлены не только духом. Об этом я и говорил.

— Тебе нужны подготовленные убийцы? — сухо спрашивает Лиррия.

— Силен тот, у кого за плечами есть история. История из сильных поступков, самопожертвования и борьбы. И сейчас мы творим свою историю, которая ляжет в основе новых поступков, которая наполнит верой в себя каждого шейдима.

— У хегальдин уже есть история…

— Она лжива, и никто в нее не верит. Всем плевать. Они забылись. Слишком расслабились за непреступными стенам Эрриал-Тея. Они забыли свою войну с шиагаррами. Лишь гонка за крыльями — вот их цель. А те, у кого крылья есть — утопают в достатке, не зная, куда себя деть. Им подменили понятия «счастье», заменив его слепым стремлением за крыльями. Они загубили то, что дано от природы, а теперь тратят целую жизнь, чтобы обрести это вновь. Они перестали видеть сами, теперь их глаза — это религия, стереотипы.

Лифантия внезапно замолкает.

— Ты борешься за свой народ, за новые убеждения или просто жаждешь отомстить за Ариадну? — Лиррия видит, как пальцы мужа сжимаются в кулаки при упоминании этого имени. — Ты же не один, кто потерял близких людей, все жаждут, но…

— Тогда отомстить смогут все! Каждый должен увидеть, что их беды не остались неуслышанными. О них помнят, и виновные понесут наказание. Все, кто причинял нам страдания поплатятся! Именно так должна поступать семья, не давая в обиду своих, не забывая обо всем плохом, что ей причинили.

Лиррия тяжело вздыхает:

— Иногда я даже не могу понять, — она поворачивается и пристально всматривается в глаза мужа. — Что ведет тебя: действительно ли создать народ шейдим, создать историю или просто устроить кровавую бойню в ответ за убитую дочь?

— Наверное, — неуверенно начинает Лифантия. — Наверное, нет грани. Я жажду отомстить равно также, как хочу, чтобы этого больше не хотел никто. Чтобы не было больше причин для мести, и никто никогда не испытывал подобного.

— Тогда мы превратимся обратно в хегальдин, — с насмешкой произносит Лиррия.

— С иной историей…

— Истории переписываются. Сам ведь прекрасно знаешь. Ты и сам — часть истории хегальдин. Часть лживой истории.

Лифантия устало вздыхает, и его руки крепче прижимают к себе жену.

— Любишь ты пререкаться. С таким настроем можно лишь топтаться на месте. Все, что хорошо — плохо. Все, что плохо — еще хуже. Пока мы расширяем наш мир, все остается в порядке, но стоит остановиться, и хаос тут же нас догонит.

Глава 6 Каин и Лилит

Лилит открывает глаза, но ее сознание не в силах принять окружающий мир; оно отказывается принимать происходящее. И во тьме внутренний вопрос отдается тошнотой и болезненным эхом в голове. Маленькая шейда слепо ощупывает пространство перед собой, и пальцы ощущают колючую ткань и холод стали. Ее веки судорожно дергаются, но тьма не рассеивается, и в это мгновение страх сжимает желудок ледяной когтистой лапой. Не вижу, звучит внутри панический голос. Ничего не вижу. Не вижу. Не вижу! Лилит поскуливает, лихорадочно растирая глаза, а затем, теряя равновесие, падает на каменный пол. Слепо отползает к стене, и ее рвет; так сильно, что последние спазмы выдавливают из глотки лишь сухой хрип. Лицо искажается немым рыданием, а губы, влажные от желчи, неустанно шепчут: «Мама».

Она инстинктивно забивается в угол, пряча лицо за волосами. По прошествии трех ударов сердца тьма перед глазами сгорает, как подожженная бумага. Остается лишь тусклый отсвет пламени, рассекаемый вертикальными тенями. В голове возникает образ клетки, которая тут же расчерчивает реальность металлическими прутьями. Лилит прячет влажное лицо за ладонями, плотнее поджимает под себя колени; ее маленькие крылья опускаются на плечи, а губы по-прежнему нашептывают одно и то же слово.

Кажется, будто потоки времени огибают Лилит также, как река огибает подводные камни. Их почти слышно. Они почти ощутимы. Но все же, их течение не остаются не замеченным; обтачивая Лилит, как вода обтачивает камень. Ее мысли сгорают в бесконечном плаче, а вместо слез лишь горький пепел, что режет глаза.