Хегальдины

Как же воняет, думает Корд, пролетая над многочисленными домами «серых», ветхими настолько, будто их просто вкопали в землю. Вонючие шалаши, не унимаются мысли в его голове, да здесь сам воздух, как сонм навозных мух. Пастырь шумно сморкается, желая избавиться от призрачного ощущения зуда в носу. Сплевывает, и слюна попадает на спину пожилой женщины. Наконец, Корд пересекает реку Сарахада[8], вздыхает с притворным облегчением. Нарочито театрально — он сам себе актер, сам себе зритель, но овации запаздывают, толпа пастырей Кордов оценивает выступление, важно кивает несколькими сотнями голов, после чего следует один хлопок, второй; и, наконец, взрыв аплодисментов. Поклон самому себе. Улыбка.

Взгляд пастыря, наконец, принимает ласку в ухоженных зеленых дворах, в каменных домах с круглыми площадками для комфортного приземления.

— Пастырь? Пастырь Корд! Приказано сейчас же сопроводить вас к архонту Вассаго! — раздается юношеский голос, что старается перекричать встречный ветер. Голос солдата, совсем молодого, с гладкими чертами лица, которые более характерны для девушки.

— Сопровождай же, прекрасный юноша! Только не гони, ведь я уже не молод! И спина не так крепка, и ягодицы не так упруги, а? — Корд смеется в лицо солдату, и, не давая тому времени для ответа, заканчивает: — Вперед же, я за тобой!

Он залетает за спину юноши, и его взгляд тут же разливается по телу ведущего юноши.

Проходит не так много времени, а хриплое дыхание пастыря слышится даже сквозь шум ветра.

— Может, стоит передохнуть?

— М… Может! Да! Вниз!

Лишь спустя еще две остановки они долетают до замка архонта.

Корд сгибается, с его губы свисает сталактит слюны, который он убирает пальцами, а затем вытирает руки о рясу.

— Все. Дальше я сам, мальчик. Я знаю дорогу, а ты лети… это, долг свой выполняй там, охраняй что-нибудь.

Пастырь покидает гостевую аватарану[9], направляясь через галерею в главный зал. Он отмечает стерильную чистоту: мраморные полы здесь, как зеркала, а ковровая дорожка мягка, как постель. Корд завистливо прищуривается, смотря на белоснежную колоннаду.

— Наконец-то! Что случилось на твоей гребаной проповеди, Корд?! — Вскакивает с трона архонт Вассаго. — Что за цирк ты устроил, что за самоуправство?! — Он грозно приближается к пастырю, а тот лишь спокойно кланяется, раскрывая крылья, как того требует этикет.

— Прощу прощения, мой архонт, но, касаясь темы прилюдного линчевания, я хотел бы оговориться, что того требовала ситуация, дабы… — пастырь не успевает закончить, ощущая железную хватку пальцев на своей шее, — дабы мгновенно покарать, — хрипло заканчивает он.

— Я архонт! Я решаю, кому жить, а кому умереть! — Вассаго в гневе, расправляет свои исполинские крылья, в тени которых легко можно укрыть нескольких хегальдин. Корд морщится поскуливая. Пальцы архонта разжимаются, и пастырь падает на колени. — Ты кем, себя возомнил, Корд? Верша мою власть, приказывая моим солдатам убивать. Не забывай своего места — ростовщика веры и надежд.

— Что вы… Как я мог?.. Я лишь хотел внести больше послушания от вашего имени. Больше трепета. — Корд растирает свою шею.

Архонт Вассаго молчит, его ладонь мягко поглаживает копье, цепь от которого соединяется со стальным наручем на предплечье.

— Как тебе, пастырь? Сплав новых металлов и прочее, но!.. Какого легкое, сбалансированное, прочное. Скажи, ты когда-нибудь убивал? Животное или хегальдина? — Корд, раскрывает рот, но Вассаго сразу же перебивает его: — Сам! Своими руками. Ты учился мастерству обращения с цепным копьем?

— Нет, мой архонт. Я всю жизнь посвятил вере в богов, в Колосс, в то, чтобы не дать заблудиться в тени несчастным душам!

— Прекрасная работа! — произносит Вассаго, будто не слыша слов пастыря. — Ты же знаешь, Корд, я огромный любитель искусства владения копьем. Это моя страсть, нет ничего совершеннее, чем сталь, манипуляция ею. Взгляни, — указывает он взглядом на манекен, недалеко от трона. — Даже на службе я не позволяю себе выпускать копье из рук. Архонт должен быть не просто вождем, он является воплощением мужественности, воплощение защиты. Он символ! Символ нельзя так просто поменять. Забыть. А вот пастыря…

Корд сглатывает, желая что-то сказать, но предпочитает молчать, замечая, как взгляд Вассаго холодеет, а тело его становится подобно скале.

Архонт делает несколько быстрых шагов, сжимая копье в руке, затем молниеносно выбрасывает правую ногу вперед и прыгает, сразу же отводя ее назад и метая копье, тем самым сохраняя равновесие в воздухе. Корд завороженно наблюдает за тем, как острие пронзает манекена. В следующий миг Вассаго делает взмах крыльями и, отталкиваясь от воздуха, одновременно делает рывок рукой — цепь натягивается, копье устремляется обратно, снова взмах, и он делает полный оборот. Пользуясь полученной инерцией, Вассаго меняет направление, и копье добивает куклу мощным ударом сверху.

В другом конце тронного зала слышатся хлопки от фигуры в темной мантии.

— Прекрасно, мой архонт! — несмотря на то, что голос искажает маска, в нем слышится та мелодичность, что присуще только женщине.