Хейл-Стилински-Арджент (СИ)

– Мне плевать, – Малия улыбается. Скотт качает головой, но он берет венчик, когда она просит его об этом. Они готовят вместе; они взбивают тесто, растапливают шоколад, и Малия облизывает его пальцы, и она целует его, размазывая крем по его лицу.

– Останься со мной, – просит Скотт, когда Малия отстраняется. Она теряется; ей хорошо с ним, да, но.

– Я не могу обещать, – признается честно.

– Я знаю, – горечью шепота щепоткой в непропеченное тесто души. Малия вся сырая.

Поднимается на ноги и меняет тему. Они в этом все преуспели.

– Хранишь ее рисунки?

– Каждый.

Малия снимает один, где Скотт - Капитан Америка, а Элли - крошечный Баки Барнс. Не Солдат - Баки. По-детски схематично, но узнаваемо.

– Разве маленькие девочки не повернуты на принцессах? – Малия помнит: она была. В принцев не верила (их не существует, Кайли!), но таскала платья у мамы и расспрашивала, не было ли в их семье кого-нибудь королевской крови.

Мама трепала по голове, улыбаясь. Мама не знала, что Хейлы жили в особняке с многомиллиардным состоянием. Мама ничего не знала.

А у Малии были потрепанные кеды и лучшие родители. Этого мало?

– Да, но не Элли. Она любит звездные войны, комиксы и все, что привозит ей Стайлз.

– Но его на рисунках нет, – замечает Малия.

– Зато есть ты.

Она не сразу понимает, о чем он. А потом видит. Видит, и дыхание спирает.

– Она просила передать это тебе, Мал. Ее супермаме.

На рисунке - человечек в красном купальнике с щитом Кэпа. Чудо-женщина с оговоркой на лапы Богомола из Кунг фу Панды. И подпись: я скучаю,

моя супермама.

– Н.. нет.

Малия качает головой; Малия не такая. Не герой, не вровень со Скоттом тем же, который мирок их спасал сотни раз.

– Это - плод воображения, – ей оправдаться легче; она ведь не та, какой видит, ее для Элли как таковой и быть не должно.

– Ей четыре, Мал, но она знает, что ты есть. И она верит в то, что ты такая.

– Я не ее герой, Скотт. Ты, Стайлз, кто угодно, но не я, – Малия возвращает ему рисунок. – Отдашь той, которая это оправдает.

– Ты знаешь, что другой такой нет, – Скотт ловит ее запястье.

– Ты знаешь, что ошибаешься, – глаза в глаза.

– Никогда прежде ни в чем не был так уверен, – Скотт притягивает ближе.

– Ты не можешь превозносить меня.

– Но могу говорить правду. Я не вру, Малия. Я бы никогда не стал лгать тебе, – у Скотта глаза - вулканы. Малия в зоне чрезвычайной ситуации.

– Кексы подгорели, – она ненавидит, когда так.

– Я посмотрю, – Скотт проводит ладонью по ее волосам и отстраняется. Малия терпеть не может его уступчивость, сговорчивость. Все, что делает Скотта МакКолла таким чертовым богом. Героем.

– Не надо, я сама, – это сухо. Удивительно, как меняется взгляд, голос. Малия вся загадка. Скотт почти Стивен Хокинг - не понимает женщин.

Кексы горячие, а шоколад лавой течет. Пахнет тестом. Скотт себя одергивает: в самом деле, он же не полицейский пес, чтобы траву вынюхивать.

– Выглядит съедобно, – заключает, подходя ближе. Малия рядом облизывает обожженные пальцы.

– Конечно, съедобно, – закатывает она глаза. – Это всего лишь кексы. Попробуешь?

Всего лишь кексы, – Скотт себя убеждает. Окей, он оборотень. И он не шериф Стилински. И не парень из наркоконтроля.

Всего лишь кексы.

Итак, на вкус обычный, шоколад во рту тает. Скотт усмехается:

– Ты была права, ничего не происходит.

– Еще бы. Ты же откусил всего один раз.

– Мал, – зовет вдруг он. – Чего ты ждешь?

– Просто хочу почувствовать себя нормальной. Сделать то, что все делают в семнадцать.

– Но это вне закона.

– Вся наша жизнь вне закона, Скотт. Все это чертово дерьмо. Мы не лига справедливости, мы звери, а эти кексы - это лишь малая часть того, что мы нарушили.

– Некоторые из нас больше люди, чем те, кто когти не прячут.

– Такие, как ты.

– Как все мы, – Скотт руки, пальцы переплетает. – Ты не должна винить себя в том, что сделала, будучи койотом, Малия. Ты человек прямо сейчас, человек для меня. Я готов доказать тебе, я проходил через это сотни раз.

– Прошу, Скотт, – Малия качает головой. – Не надо.

Не надо. Она рассыпается песочным тестом, тертым шоколадом, ломается, как бисквит. У Малии шоколад на пальцах на вид - кровь.

А он ее целует, подхватывает под ягодицы, тянет на себя и шепчет, шепчет: койоты не могут так. И он дышит ей в губы, шею, и он дышит ей, и он знает: это его, их, а не волчье. Это он несет ее в спальню, он освобождает от одежды, он, он, он.

А она отвечает. Она зарывается пальцами в волосы, она под ним стонет и говорит на выдохе, рвано: это. не одно. и то же.

но это одно: волки не любят, а Скотт языком на животе выводит - без ума от тебя.

Он засыпает, прижимая ее к себе, и Малия еле из объятий выскальзывает, стаскивая простынь, и он под ней голый, он ворчит что-то и закрывается подушкой, но он не просыпается - на белизне постели его загар кажется почти черным.

Малия мерзнет; мерзнет даже, натянув хлопок ткани под самый подбородок. Скотт грел; Скотт едва не тот паренек из вампирской саги, что с табу на рубашки.