Хейсар

— Не смогу… — хрипло выдохнул он: — Ты же только что сама дала мне понять, что если я засну — ты убежишь. А это в мои планы не входит. Опять же, уснуть рядом с такой красивой девушкой, как ты, сможет только младенец. Или немощный старик…

Браня открыла глаза, гневно уставилась на Бельварда и демонстративно сжала колени.

Он ухмыльнулся, вытащил из ножен кинжал и положил его на ее правую грудь. Потом выждал несколько мгновений, пропустил пальцы сквозь шнуровку и сжал ладонью левую:

— Выбор понятен?

Девушка тихонечко застонала.

Потом ее колени дрогнули и раздвинулись…

Глава 13 — Баронесса Мэйнария д’Атерн

Третий день третьей десятины первого травника.

— …Пя — а-ать десятков и три со — о-охи… Сы — ы-ы каждой — по ды — ыва ка — а-апья и семь ме — е-едяшек… Па — а-алучаецца… па — а-алучаецца… — Ночная Тишь закатил глаза, потер переносицу и тяжело вздохнул: — Получается о — о-очень много…

— «О — о-очень много» — это сколько? — ехидно поддел его старший брат.

— Сейчас посчитаю… — Унгар затер ладонью свои же собственные записи, вытащил из сапога деревянное «перо» и решительно начертил на земле две вертикальные полоски: — Это — копья с одной сохи…

…Как обычно, он торопился. Поэтому вместо пятидесяти трех пар начертил сорок девять — что для него было довольно хорошо. И принялся считать.

Высунутый кончик языка, прикосновения к переносице и пылкие взгляды в мою сторону помогали как‑то не очень, поэтому результат у него получился умопомрачительный — девяносто одна монета. Дальше — хуже: вместо пятидесяти трех рядов по семь черточек он нарисовал сорок четыре по семь, четыре — по восемь и две — по шесть.

После перепроверки одна «восьмерка» лишилась лишней черты, а «шестерка» обрела недостающее. Что никак не сказалось на результате — после завершения расчетов толковейший из моих женихов выдал умопомрачительную сумму: один желток, тридцать семь копий и восемь медяшек[83]!

— Ты только что выбросил в пропасть двадцать шесть серебряных и тринадцать медных монет… — буркнула я. — И это — с одного лишь посошного налога. А что будет после подсчета остальных? Пустишь лен по ветру?

Ночная Тишь вспыхнул и с вызовом посмотрел на меня:

— У меня достаточно денег, чтобы…

— …позволять себе ошибаться? — перебил его Вага. И, виновато посмотрев на меня, затараторил: — Пойми, дурень, цифры — это тот же меч: каждая ошибка, которую ты делаешь, ранит! Причем не только тебя, но и весь твой род! А еще показывает твою слабость перед теми, кто ПОНИМАЕТ!!!

Юноша набычился:

— Я считал!

— Ты спешишь, поэтому делаешь ошибки…

— Бьешь туда, где противника нет… — хохотнул Полуночник, — не было и не будет!

— Зато я все‑таки бью! А ты до сих пор ходишь по кругу[84]!

Он был прав: за два дня обучения Даратар из рода Оноирэ научился писать всего четыре буквы. Те, из которых складывалось его имя. А считать не умел совсем.

— Я быстро учусь!

— Быстро? Да ты что? Может, напишешь мне слово «Шар гайл»? Или «Аверон»? Или «Оноирэ»?

Полуночник скрипнул зубами, покосился на свой «пергамент» — участок земли, исчерканный кривыми буквами «о», выхватил из ножен наш’ги и чиркнул себя по предплечью:

— Напишу. Завтра вечером. Слово!

«Напишет…» — угрюмо подумала я и взглядом показала Унгару на его «расчеты».

Почувствовав мое недовольство, Ночная Тишь мгновенно забыл и про Даратара, и про его Слово. И принялся затирать сапогом свои ошибки.

На мой взгляд — зря: проще было их внимательно пересчитать и добавить недостающее.

— Он упрямый… — остановившись рядом со мной, еле слышно выдохнул Крыло Бури. — Научится…

— Упрямый… — эхом ответила я и опустила взгляд, чтобы Вага не увидел слез в моих глазах.

Не увидел. Но почувствовал: присел рядом, испытующе заглянул мне в глаза и поинтересовался, что именно мне не нравится в его младшем брате.

— Что тебе не нравится во мне, в леди Этерии или в Тиль? — вырвалось у меня.

— Нравится… Все… Но…

— Твое сердце принадлежит другой. Так?

— Да, ашиара…

«Мое — тоже…» — хотела сказать я. Но сказала совсем другое:

— А у меня сердца[85] нет…

Крыло Бури покосился на брата, сосредоточенно рисующего очередные полоски, и сказал:

— Он — лучший…

«А у тебя долг перед короной и родом…» — послышалось мне.

Только послышалось — при всей своей любви к брату Вага был настоящим мужчиной. И никогда бы не позволил себе сделать мне больно.

— Он будет хорошим мужем… — после небольшой паузы буркнул он. — И хорошим отцом для твоего сына…

— Я. Сделаю. Выбор. Сама…

Вага услышал. Не только сами слова, но и рвущееся из меня отчаяние. Поэтому склонил голову и исчез. А я закрыла глаза и невесть в который раз увидела перед собой отца.

Мрачного, как грозовая туча. Тискающего рукоять родового кинжала. И гневно глядящего на Волода:

— Корона, род, ты. И никак иначе…

Тогда, в глубоком детстве, мой младший брат, сообразив, что задал глупый вопрос, опустил взгляд и вжался в спинку кресла. И стал выглядеть так жалко, что я не выдержала, выскользнула из‑за портьеры и бросилась на его защиту:

— Папа, а как же Слово?

Отец равнодушно пожал плечами: