Хейсар

Я помрачнел: ночевать на крыше в ливень было глупостью, значит, надо было спускаться вниз, к Ратке…

При мысли о том, что мне опять придется отбиваться от девки, пытающейся отработать полученные деньги, и без того неважное настроение стало еще хуже. В какой‑то момент я даже задумался, не напроситься ли на ночлег в комнату, в которой меня поселили в день приезда, но решил, что Тарваз может счесть это оскорблением, и раздраженно захрустел костяшками пальцев.

— Пойдешь вниз — закрой за собой люк, а то зальет все сарти… — буркнул часовой, встал на колени около очередной щели, внимательно прислушался, потом подался вперед и выглянул наружу…

…Ратка валялась на кровати в тонюсенькой нижней рубашке, задранной до середины бедер, и бездумно смотрела в потолок. Услышав скрип открывающейся двери, она перевернулась на бок и, даже не подумав прикрыть вывалившуюся из выреза грудь, радостно заулыбалась:

— Ну наконец‑то!

Я молча стянул с ног мокрые сапоги и поморщился — ноги не пахли, а воняли.

Подошел к бочке для омовений, заглянул внутрь и угрюмо вздохнул — в ней было пусто. Значит, с сапогами я поторопился.

— Вода будет! Уже бегу!!! — воскликнула Ратка, вскочила с кровати, накинула на себя мою бурку и как была, босиком, метнулась к двери.

— Обуйся, на улице дождь! — буркнул я.

— Ничего страшного…

Решив, что она давно не ребенок и знает, что делает, я пожал плечами, сел за стол и пододвинул к себе остатки ее обеда — тарелку с вареной репой, кусок овечьего сыра и краюху хлеба.

Перекусил. Запил еду несколькими глотками довольно хорошего вина и принялся стаскивать с себя пропотевший араллух. В это время заскрипела входная дверь, и я чуть было не оглох от возмущенного вопля девки:

— Нашел что есть! Неужели нельзя было подождать, пока тебе пожарят мясо?

Я прислушался к своим ощущениям и понял, что съем и мясо. С большим удовольствием.

Тем временем Ратка сгребла с лавки мой араллух и уставилась на меня:

— Рубаху тоже снимай: как вымоешься — оденешь чистую…

Снял. И тут же пожалел — вместо того, чтобы забрать ее и оставить меня в покое, девка всплеснула руками и принялась рассматривать мои шрамы!

Если бы не Уресс, ввалившийся в комнату с двумя ведрами кипятка, я бы, наверное, вспылил и послал ее куда подальше. А так отвлекся и поинтересовался у мальчишки, почему воду таскает он, а не водонос.

— Твой тэнгэ — я, а не кто‑нибудь еще! — гордо ответил он, опрокинул ведра в бочку и степенно вышел в коридор…

…Когда бочка наполнилась, я поймал взгляд Ратки и показал ей на дверь. Спорить она не стала — молча кивнула и вышла. Я облегченно перевел дух, разделся, влез в воду, закрыл глаза и… выругался: наглая девка вернулась обратно!

— Не злись! Там холодно и сыро… И… я цепляться не буду: лягу на кровать и отвернусь!

Легла. Отвернулась. Выждала минуты полторы и затрещала, как сорока. Сначала — о том, как она рада, что Даром выбрали именно ее, а нее ее подружек, что она чувствует, глядя на меня, и с каким удовольствием она выполнит все мои пожелания. Потом — о том, что я — настоящий воин, что во мне чувствуется сила и мужество и что она безумно завидует женщине, которая услышит мою Песнь. А когда я смирился с тем, что о тишине можно даже не мечтать, внезапно сделала паузу и мрачно пробормотала:

— А эта, рыжая, ну, которая Мэй, — дура! Если аннар узнает, что она к тебе приходила, он лишит ее имени[179], а тебя — головы…

Я тут же оказался на ногах:

— Мэй была тут? Когда?

— Вчера вечером… — Ратка повернулась ко мне лицом, уставилась на мои чресла и демонстративно облизала губы: — О — о-о!!! Кром, я…

— Что ты ей сказала?!

— Сказала, что я — твоя женщина…

— Что — о-о?!

— Э — э-э… я — т — твоя же — женщина… — побледнев, залепетала она. — Ну… э — э-э… что я — Дар… Тарваза Каменной Длани… тебе…

Я сел на край бочки и схватился за голову.

— Ты чего, Кром? Она ж хейсарка! Такие, как я, для нее — что пыль под ногами: через пару дней она про меня даже не вспомнит!!! А еще, если он узнает, что она за тобой бе…

— Заткнись!

— Кром, я…

— Закрой рот! — рыкнул я на весь сарти. Потом опустился на дно бочки и закрыл глаза…

— …Твоя комната… Твои вещи… Твоя женщина… — торжественно сообщил мне Тарваз и взмахнул рукой.

По хейсарским меркам комната была просто роскошной: добрую ее половину занимала широченная кровать, явно сделанная не в Шаргайле, стены были увешаны не только шкурами, но и оружием, на резном столе из тирренского дуба стояли серебряные подсвечники, а на полу лежал здоровенный алатский ковер. Впрочем, все это «великолепие» я увидел далеко не сразу, так как первые пару минут не мог отвести взгляда от «своей женщины».