Хейтеры

Оказалось, Кори вырубился в туалете на втором этаже, потом проснулся, его вырвало, и он тут же пошел в свою комнату, где вырубился уже на кровати. Там мы его и нашли. Стерли с него остатки блевотины, после чего я отправился к себе, а Эш последовала за мной и села на мою кровать.

Понятия не имел, что должно было произойти дальше.

– Эй, – сказала она.

– Эй, – ответил я.

Место басиста во дворе занял кто-то не слишком умелый, а еще к группе присоединился трубач и сосед с губной гармошкой.

– Ты меня прости, что я с Кори замутила, – выпалила Эш.

– Ты же вроде говорила, что не хочешь встречаться с парнями, – ответил я.

Она пожала плечами и бросила на меня презрительный взгляд.

– Вот Кори и напомнил мне почему, – ответила она.

– Правда?

– Ага. Не скажу, что я была в восторге.

Чувак на губной гармошке играл откровенно хреново. Трубач был ничего, но какой-то сонный.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, весь наш контакт заключался в том, что он лизал меня примерно полчаса.

– О.

– Но это у него не очень хорошо получалось.

– О.

– И когда я наконец попросила его перестать, он так разнервничался, что у него обмяк и уже не встал. Так что мы решили покончить с этим и пошли спать.

– Ясно, – сказал я.

Мне было жаль Кори. Но вместе с тем я обрадовался, что у них ничего не вышло. Получалось, мы с Кори вроде как снова оказались в одной весовой категории. Конечно, я не то чтобы радовался; скорее ощутил облегчение.

Мы сидели в бывшей комнате Квинси. Тут повсюду стояли кубки и висели его фотографии. Была даже картина – автопортрет Квинси, играющего в футбол.

– Каждый парень должен знать: никогда не начинай лизать киску, если тебе на самом деле не нравится. Если ты делаешь это, потому что тебе кажется, что так надо, и не представляешь, как это делается на самом деле, ничего не выйдет.

– Ага. Точно.

– Если ты думаешь: буду долбить языком, пока она не кончит, лучше обожди и изучи матчасть.

Еще Квинси нарисовал групповой портрет своей команды: головы и тела у игроков смотрели совершенно в разные стороны, а глаза были нарисованы как черные кружочки внутри коричневых кружочков внутри больших белых кружочков в форме мяча для регби.

– Но почему ты вообще согласилась с ним замутить? – спросил я.

Эш пожала плечами и посмотрела на меня.

– Иногда мне бывает одиноко, – ответила она.

Эти слова все изменили, и на мгновение я стал другим человеком. Наклонился и поцеловал ее. Потом отстранился, и она взглянула на меня. А вслед за этим и она наклонилась и меня поцеловала. А потом опять я. Так мы продолжали делать уж не знаю как долго.

А другим человеком я стал в том смысле, что мне действительно захотелось как можно сильнее прижаться губами к ее губам, а своим телом – к ее телу, сорваться с катушек и потерять контроль. Мое сердце неуправляемо билось, и все мышцы в теле как будто вот-вот должна была свести судорога, но этого не происходило. Я знал, что все это может закончиться в любой момент, но если я замедлюсь, возможно, у меня получится продлить это чуть дольше.

И вот мы целовались. Ее руки скользнули под мою рубашку и водили по коже. Но мы оба понимали: это не прелюдия к сексу. Просто реакция на «иногда мне бывает одиноко». Впрочем, меня это устраивало. Более того, кажется, своими действиями я пытался сообщить ей ту же самую мысль.

Ее губы были прохладными. Они оказались мягче и тоньше, чем я представлял, и солеными на вкус, как жаркое лето. Мои руки касались ее талии, спины и плеч, и, трогая ее кожу, я словно облизывал мороженое.

– Окей, – произнесла она, имея в виду «стоп». Естественно, это произошло раньше, чем мне хотелось.

Но она не ушла. Мы сели на кровати по-турецки лицом друг к другу. Было самое раннее полночь. На улице какая-то старушенция разоралась, недовольная концертом под своим окном.

– Кончайте! – вопила она. – Люди спать хотят!

– Мне вот кажется, люди самим себе врут, объясняя причины своего поведения, – заметила Эш.

– Например? – спросил я.

– Ну, например, говорят: «я тебя люблю», а на самом деле имеют в виду: «мне одиноко».

– А. Это точно.

– Или «мне одиноко», или «я хочу потрахаться».

– Ага.

– Обычно одно из двух.

– Ага.

– Вот лично у меня всегда закручивается с кем-нибудь из-за одиночества. Но люди этого не понимают.

– Точно.

– А у тебя? – спросила она.

– У меня?

– Ну да.

Во дворе трубач пытался научить чувака, играющего на губной гармошке, своей партии из песни Фрэнка Оушена Sweet Life. Хотя на самом деле это была песня Фаррелла.

– У меня тоже все упирается в одиночество.

– Серьезно?

– А еще в то, что я не могу трахаться.

– Как это?

– А вот так. Мы с моим членом в разводе.

– О.

Мне трудно было понять ее реакцию. Но я решил продолжать.

– Ага. Четыре года назад мы с ним решили оформить развод по собственному желанию. Классический пример неразрешимых противоречий. Между членом и остальным телом.

– Так, значит.