– Блин, – тихо повторила она, но тут вернулся Куки и сказал, что концерт отменяется, потому что сегодня вечер пятницы и кому-то еще срочно понадобилось наше время. Но мы могли бы прийти завтра вечером часиков в семь и сыграть на разогреве у Дибо Харрисона, а пока потусоваться тут. Никаких проблем, просто расслабьтесь и чувствуйте себя как дома. И кстати, Эш, Большой Притч хочет с тобой познакомиться.
Эш ответила: «Супер».
И они ушли.
А мы с Кори остались.
Кори сел за пианино и сыграл песню
УЭС (наконец успокоившись): Черт.
КОРИ: А ты чего ждал, Уэс.
Он сказал это, и я снова завелся.
– А чего я должен был ждать? – спросил я.
– Что она поведет себя как сучка. Потому что Эш – самая настоящая сучка. Со мной она себя так вела с самого Ноксвилла. А теперь твоя очередь. Ну что ж. Переживешь как-нибудь.
– Кори, ты что хочешь сказать?
– То, что ты лицемер.
– Ты о чем вообще?
– Ты жуткий лицемер, вот о чем. Велел мне идти к черту, потому что мы с Эш замутили, весь такой правильный и добродетельный – мол, да я никогда ничего подобного не сделаю. Заставил меня чувствовать себя полным дерьмом, а теперь сам с ней замутил. Какого черта, чувак?
– Я с ней не замутил.
– Ага. Вы, значит, каждую ночь спите в одной кровати, но между вами ничего не было? Так я и поверил.
– Не каждую ночь, а две ночи. И да, ничего не было.
Кори вытаращился на меня так, будто только что узнал, что все это время я на самом деле занимался членовредительством.
– Ну это просто очень странно, чувак, – наконец проговорил он. – Мне даже тебя жалко.
– Нет, знаешь, кого из нас надо пожалеть? Того, кто так хреново делает куннилингус, что потом у него даже не стоит.
Оглядываясь назад, должен сказать, что Кори принял этот удар с большим достоинством.
– Да пошел ты, – выпалил он с той же вопросительной интонацией «Кто-нибудь дома?». И ушел. А я остался один.
В комнате валялся айпад, и от нечего делать я взял его и проверил сообщения. На этот раз в почте было письмо от моих предков. Точнее, семь или восемь писем.
Оказывается, забросив меня в лагерь, родители отправились на семинар по йоге и медитации, ничего мне не сказав. Это был интенсив, где не допускались контакты с внешним миром. Так что еще до того как мы с Эш и Кори оставили наши телефоны в репетиционной «Г», мои предки оставили свои у администратора йога-ретрита.
Я посмотрел на даты писем и понял, что предки узнали о моем побеге из лагеря, когда мы были уже у Шарлиз и Эда.
«Мы не станем тебя наказывать, – говорилось в первых письмах. – Уэс, мы не сердимся. Просто волнуемся. ПОЖАЛУЙСТА, напиши, где ты и все ли в порядке».
Я прочел три письма, а больше не стал. В принципе, я не удивился, что они поехали на ретрит. Они и раньше бывали на таких семинарах. Но почему-то подумал вот о чем: а что, если бы я умер? Что, если бы Эш оказалась агрессивной психопаткой и направила нашу тачку под колеса трейлера? Мои предки узнали бы об этом только через полтора дня.
Я написал как можно более длинный и подробный ответ.
«
Я мог бы сделать еще кучу всего на айпаде. Там были снапчат, инстаграм и фейсбук. Мог бы открыть карту и узнать, где мы находимся и куда ехать дальше. Посмотреть, писали ли о нас в новостях. Или просто поставить любую песню, какую хочется, впервые за три дня.
Но я ничего этого не сделал. Вышел из почтовой программы, сел с айпадом на коленях и уставился в стену. Даже не могу сказать, о чем думал тогда. Над головой у меня завис словесный пузырь с многоточием, словно кто-то написал мою реплику, но забыл нажать «отправить».
В таком состоянии я пребывал, когда в комнату вошли Притчарды.