Хэллоуин

Ряды воинов начали стремительно таять. Солдаты нещадно кололи тварей штыками, лупили прикладами, стреляли в упор из пистолетов и ружей, прежде чем быть разорванными жуткими клыками и когтями… Но, переступив через растерзанное тело, каждому мерзкому волколаку – а теперь Денис Васильевич не сомневался, что именно эти существа из темных древних легенд были их противниками, – приходилось столкнуться с вооруженным саблей воином из второй шеренги.

И здесь исчадия ада, наконец, узнавали, что такое настоящий бой.

Сабли рубили, кололи, крошили звероликих супостатов, и в какофонии ружейной стрельбы, полных ужаса криков и отрывистых приказаний постепенно выделился жуткий вой боли, испускаемый изрубленными тварями. Но все же враг одолевал. Каждый демон успевал убить четверых, а то и пятерых его людей прежде, чем отправиться обратно в породившую его преисподнюю. Надежда на спасительное утро, как известно губительное для всех креатур тьмы, таяла с каждой минутой.

Через ряды сражающихся внезапно перескочило двое тварей крупнее и свирепее остальных. Их шкуры были темнее, чем у прочих бестий, а сами они были ростом с лошадь. Из пастей капала кровавая пена, и, когда они бросились к Давыдову, мысль о том, что это кровь растерзанных товарищей, привела его в ярость. Взор Дениса Васильевича заволокла кровавая пелена, и теперь частица ада была не только в крови ужасных волколаков.

Подполковник поднял лежавший у костра тромблон – короткий крупнокалиберный мушкетон, заряженный картечью, отнятый у зарубленного под Малоярославцем польского кавалериста из наполеоновских приспешников, – и, как только одно из чудищ оказалось достаточно близко, вскинул ствол. Нажимая на спусковой крючок, он уже чувствовал зловонное, гнилостное дыхание дьявольского отродья.

Отдача от проклятой штуковины была столь сильной, будто он держал в руке двенадцатифунтовую грибовалевскую пушку. Голова твари отделилась от тела и пропала за кровавым фонтаном. В нос ударил запах паленой шерсти.

Давыдов швырнул тромблон в морду второму чудищу, выиграв мгновение для того, чтобы выхватить саблю из ножен. Тварь отмахнулась от ружья, как от спички, и, яростно ревя, ринулась в атаку.

Взревев в ответ, подполковник бросился навстречу.

Ему казалось, что он дрался с монстром целый век. Пока длился его собственный маленький бой, тот, большой, перестал существовать. Остались лишь огненные глаза и жуткие клыки с когтями, мелькавшие у самого его лица. И свистящий в провонявшей порохом, потом и кровью тьме клинок, то и дело рассекавший богомерзкую плоть.

Наконец враг был повержен. Тяжело дыша, Денис Васильевич, с ног до головы покрытый кровью – и своей, и темной бесовской, – оглядел поле битвы. Грани каре совсем истончились, грозя прорваться в любой момент. На севере линия обороны и вовсе утонула в ужасных серых телах, со всех сторон окруживших защитников древнего зала и махавших огромными лапами, вздымая кровавые брызги. Должно быть, сволочи все же пробрались в тыл по стенам, над головами оборонявшихся. Настало время для «последнего довода королей».

– Поручик Орлов, орудие – на север! – прокричал (или, скорее, прохрипел) Денис Васильевич, указав острием окровавленной сабли на месиво, в котором среди серых морд все реже мелькали людские лица. Орлов со своим расчетом, не сделавшие до сих пор ни единого выстрела, резво взялись за дело, повернув заряженное орудие и нацелив его на наступавшее море порождений тьмы.

– Готово! – крикнул Орлов.

– Огонь!!!

Грохот, отраженный древними камнями, был столь сильным, что Давыдов едва не оглох. Будто смертоносный шквал пронесся в воздухе, и мириады убийственных дробинок буквально сбрили грозившихся прорваться демонов. Часть картечин угодила в стены и высекла снопы искр, но основная доля легла аккурат в толпу чудовищ, в которой – как ни печально было это признавать – все же оставались еще живые солдаты, павшие от своей же картечи. «Упокой Господи их души», – подумал Денис Васильевич и закричал:

– Заряжай! Пушку – на восток!

А потом, поглубже вдохнув запах битвы, Денис Васильевич вдруг улыбнулся. Бой, как это всегда случалось с ним, пьянил лучше всякого вина. С безумной ухмылкой на лице он посмотрел на сражающихся и умирающих вокруг людей и нелюдей и заорал:

Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарской,
С вами век мне золотой! Ура-а-а!!!

Бросившись в толпу, подполковник растворился в бою.

Расчет Орлова успел выстрелить еще дважды, фактически уничтожив противника, рвущегося через южный и восточный проломы. Затем твари разорвали в клочья поручика и его солдат. Молодой артиллерист дрался до последнего: оставив саблю в поверженном чудище, он отбивался от другого шомполом; лишь когда тот расколола пополам бесовская лапа, поручик расхохотался смерти в лицо и бросился на врага с голыми руками. Он умер, как и жил, и воевал, – смеясь.