Хельмова дюжина красавиц. Ведьмаки и колдовки

 — Не без этого… я и буду, раз тебя на поруки взявши.

 — Спасибо.

 — Пожалуйста, — мизинец Аврелия Яковлевича с розовым, но ребристым ногтем, скользнул по краю тарелки. — Когда б не это дерьмецо трепливое, оно легче было бы… вот за то людишек и не люблю, что по за мизерной выгоды ближнего утопят…

 Кто ему услужил, Лихослав уточнять не стал, и без того ясно было.

 — В ином каком разе король попросту сделал бы вид, что знать о тебе не знает и ведать не ведает…

 — А теперь знает?

 — И знает, и ведает, и потому должон действовать сообразно закону. Или придумать, как оный закон обойти. Волкодлака на свободе оставить… сам понимаешь. Ты ешь, крестничек, это я так, чтобы ситуацию в целом обрисовать…

 — Монастырь?

 — Ну… многим эта твоя идея пришлась бы по нраву…

 — Не вам.

 — Не мне, крестничек. Уж извини, я жизнь люблю и не понимаю, как от нее прятаться можно. Богам служить? Таки кто мешает в миру-то… и ты у нас не монашеского складу будешь, потому не слушай.

 Лихослав кивнул.

 Слушать или нет… а ведь, говоря по правде, выход для такого, как он… дальний монастырь с прочными стенами, осененный Вотановым знаком, способный запереть не только Лихослава-человека, но и того, кем он стал.

 — Неволить тебя не станут, — меж тем продолжил Аврелий Яковлевич, глядя мрачно, словно догадываясь о Лихославовых трусливых мыслях и их не одобряя. — Намекать будут, да… но тут уж сам сообразишь, как оно… только не спеши. В монастырь оно всегда успеется. А пока живешь, то вот…

 Аврелий Яковлевич достал из кармана серебристый поясок, во всяком случае Лихослав принял эту вещицу именно за поясок, но понял, что ошибается.

 — Ошейник? — он протянул руку, но прикоснуться не посмел, отодвинул.

 — Ошейник, — подтвердил ведьмак, — пока он на тебе, обличье не сменишь.

 Серебро не опаляло.

 Да и с размером Аврелий Яковлевич угадал.

 — Не обижайся на меня, крестничек, но…

 — Не обижаюсь. Спасибо за все.

 Ошейник не давил.

 И вовсе не ощущался, легким был, теплым и, казалось, живым. Странное дело, но он, должный бы раздражать, поелику не привык будущий князь Вевельский к подобным украшениям, напротив, успокаивал. И Лихо, поглаживая серебряное плетение, думал, что, быть может, все вовсе не так уж и плохо.

 — И еще… — Аврелий Яковлевич постучал по столу черенком вилки. — Он… не столько тебя от переворота бережет, сколько зов глушит.

 Лихо застегнул рубаху.

 А братец знал… наверняка знал, оттого и подобрал такую, чтоб воротник высокий… под воротничком, небось, ошейника не видать.

 — Но все одно, Лишек… Радомил верно сказал. Не на ошейник рассчитывай, а на себя… сам устоишь, и поводки не нужны будут.

 У гостиницы его ждали.

 Двое.

 И встрече этой Лихо вовсе не удивился, обрадовался даже.

 — Чем могу помочь, господа? — в мундире и при сабле он чувствовал себя почти прежним.

 — Можешь… если сдохнешь.

 — Прямо тут?

 Красные мундиры дворцовой гвардии. Эполеты. Перевязь, золотой нитью расшитая… сапоги хромовые начищены так, что солнце отражается.

 А за формой лиц не видно.

 И стоят эти двое почти близнецами, единственным различием — усы, которые у левого соломенного колеру и вверх закручены, сдобрены щедро воском. У правого — аккуратненькие, и бороденка на гишпанский манер, острым клинышком.

 — Да зачем тут, — сказал тот, который бородатый, подбородок задирая.

 Высокий, он силился казаться еще выше и глядеть на Лихослава сверху вниз, но получалось не очень хорошо.

 — Тогда где?

 А ведь уверены в собственном превосходстве, в силе и в праве… ну да, кто он? Нелюдь.

 — А тут, недалече, — усатый ус крутанул. — Отойдем-с?

 Швейцар повернулся спиной. Какое ему дело до господ офицеров? У них свои дела, в каковые лезть себе дороже, да и к чему? Поубивают друг друга? Пущай убивают, главное, чтоб гостям не мешали…

 Идти и вправду было недалеко, до заднего двора, который при гостинице остался со времен давних, когда стоял на этом месте самый обыкновенный трактир, а при нем — конюшни со сменными лошадьми. Конюшни и ныне остались, и каретный сарай, и иные крайне полезные хозяйственные постройки, о существовании каковых постояльцы в большинстве своем и не догадывались.

 — Может, все-таки миром? — предложил Лихослав, озираясь.

 Тихо.

 Безлюдно… оно и верно, дуэли не то, чтобы запрещены, но всяко высочайше не одобряются. А высочайшее неодобрение, оно и карьеру попортить может.

 — С тобой? — бородатый сплюнул на землю. А его приятель молча обнажил клинок.

 — Двое против одного? Это как-то не по кодексу…

 — Кодекс для людей…

 Что ж, пора, верно, привыкать, что он, Лихослав, уже не человек…

 …первым атаковал бородатый. Он двигался быстро.

 Для человека.

 И бестолково.

 А ведь не первая дуэль и не вторая: слишком легко решились… и пляшет, вьется, норовя задеть Лихослава кромкой клинка.

 Играет.

 Второй опасней в разы. Скупые плавные движения.

 И в паре ведь работали… первый отвлекает, крутится, тычет саблей, норовя порезать… порезы не страшны, но боль помешает сосредоточиться, а вот второй бить будет насмерть.

 На ком они тренировались?