Хельмова дюжина красавиц. Ведьмаки и колдовки

 Боже упаси!

 — А хотите, я скажу, что? — Богуслава наклонилась к самому уху. — Вы тогда расстроитесь. И спросите себя, в чем же так перед Богами провинились. Вы решите, что наказали вас. И не желая быть наказанным, сошлете неугодную супругу в какую-нибудь глухую дальнюю деревеньку… а в свете объявите ее больной. Лучше больная, чем уродливая.

 Пан Вильгельминчик прикинул и согласился. И вправду, много лучше.

 — Сами вы верность, естественно, хранить не будете, заведете любовницу… и вас не осудят. У нас почему-то мужчин не осуждают за измену, это женщинам полагается быть верными. Главное, что о жене своей вы будете вспоминать изредка. Навещать хорошо, если раз в году, а может и того меньше… потом у вас появится мысль, что хорошо бы ей умереть. Нет, на убийство вы не решитесь, слишком слабовольны. Но вот тайные надежды… их ведь не спрячешь… да и то правда, к чему жить некрасивым?

 — Вы… — пан Вильгельминчик не нашелся сразу с ответом. — Вы… шутите?

 — Какие шутки? — Богуслава поднялась. — К сожалению, я серьезна…

 — И замуж не выйдете? — уточнил пан Вильгельминчик, подумав, что, возможно, оно и к лучшему. Уж больно странные беседы… идеальной его спутнице надлежит не только идеально выглядеть, но и вести себя соответствующим образом.

 — Нет, конечно нет… не за вас…

 Габрисия забрала зонтик.

 — И провожать меня не стоит…

 Пан Вильгельминчик и не собирался, но за этакий отказ, позволивший ему соблюсти приличия, был благодарен.

 Жаль…

 …из них получилась бы красивая пара…

 Мазена сидела перед зеркалом.

 Так легче.

 Не приходится смотреть в глаза отцу, который стоял за спиной. В зеркале он — размытая тень, безликая, бесплотная. А теней Мазена не боялась.

 — Я тобой недоволен, — жесткая рука легла на плечо. — Я очень тобой недоволен, Мазена.

 …его недовольство с запахом ветоши и гнили, лавки старьевщика, в которую Мазена как-то заглянула любопытства ради. Тогда она еще не знала, что излишнее любопытство чревато проблемами.

 — Я сделала все, что смогла.

 Мазена подвинула футляр, который доставили из хранилища. Фамильные изумруды… что еще можно надеть в столь важный вечер? Сегодня объявят об официальной помолвке.

 — Ты могла гораздо больше, — отец коснулся шеи, помогая застегнуть ожерелье. Сработанное в позапрошлом веке, оно было вычурным и тяжелым.

 Прочным.

 И Мазена представила, как это ожерелье затягивается на ее шее, перекрывая дыхание. Как ни странно, но видение это не испугало, напротив, она подумала, что, возможно, это было бы наилучшим выходом…

 Но нет, отец подал серьги.

 — Ты не оправдала надежд рода…

 — Твоих надежд, Роберт, — раздался от дверей скрипучий голос, и тень отца в зеркале дрогнула. На секунду почудилась, что она, эта тень, вовсе исчезнет.

 — Здравствуй, дед, — Роберт поклонился, и старик Радомил, усмехнувшись, ответил:

 — Здравствуй, внучок. Надеюсь, ты не будешь врать, что рад меня видеть?

 …тень не исчезла.

 Жаль.

 — Иди, погуляй, — прадед махнул рукой на дверь, и отец не посмел перечить.

 Старику никто не смел перечить.

 И если сама Мазена… она и оглянуться-то опасалась…

 — Я… действительно всех подвела.

 — Брось, — ответил прадед. Он ступал беззвучно, и тяжелая трость в его руках лишь касалась ковра. — Только такой идиот, как мой внук, и вправду мог надеяться, что ты примеришь корону…

 Прадед подал венец, украшенный огромными каменьями, более похожими на грубые стекляшки, нежели изумруды, равным которым не было во всем Королевстве.

 — Мстивойт вовсе не тот тихоня, которым представляется. И сынок его не лучше. Ты бы, может, и стала фавориткою на годик-другой, но от любови до трона далекая дорога… — прадед самолично возложил венец на голову. — Да и не дали бы тебе этого года…

 — Думаешь… — голос дрогнул.

 — Знаю. Мстивойт не дурак. Он эти хитроумные… — прадед произнес это слово, точно выплюнул, и стало очевидно, что хитроумными он планы внука вовсе не считает, — на раз раскусил бы… и уже ты б отведала бурштыновых слез.

 Мазена закрыла глаза.

 Верно.

 Она думала об этом, как и о том, что идея ее отца… нелепа.

 Конкурс? Знакомство с Матеушем?

 Его любовь… и не просто любовь, но такая, которая заставит потерять голову… а ведь иначе, чем безумием, не объяснить было бы помолвку и свадьбу.

 — Ничего, дорогая, — прадед помог закрепить венец. Он подавал шпильки, и Мазена со странным удовлетворением втыкала их в сложную прическу, всякий раз внутренне сжимаясь в ожидании боли. — Все закончилось именно так, как должно бы…

 — Ты… знал?

 Никогда нельзя было сказать наверняка, что именно было известно прадеду, пусть в отличие от многих иных своих потомков к Мазене он относился снисходительно.

 — Кое о чем… ты показала себя сильной девочкой. Твоему супругу это понравилось.

 Мазена прикрыла глаза.

 Ее супруг… генерал-губернатор… и пожалуй, это лучшее, на что она могла бы рассчитывать…

 — Все будет хорошо, дорогая, — сухие пальцы прадеда приподняли подбородок, а губы коснулись лба. — Вот увидишь…

 — Если ты знал, что все с самого начала… почему не остановил его?

 Опасный вопрос.

 Прадед никогда ни перед кем не отчитывался. Но если он сам заговорил с Мазеной? Неспроста ведь… не случайно…