Хемлок, или яды

И ты, X., что бы ни случилось, останешься со мной навсегда, immer wirst du bei mir sein...

***

В мае 1655 года родился Жан де Бренвилье - очень красивый мальчик, похожий на мать. Так и не растопив сердце Мари-Мадлен, он рос вместе с сестрой на другом конце особняка. С появлением Жана Мари-Мадлен перестала делить с Клеманом ложе. Впрочем, ему хватало других занятий, и ничто не мешало супругам вместе развлекаться: карты, театр, прогулки, покупки, концерты, попойки - все это оставалось общим. Летом они ездили купаться в Сене у набережной Сен-Бернар: после этой передышки в войне с блохами все чувствовали облегчение. Первыми купались мужчины, а вслед за ними - дамы, кое-как прячась за натянутыми над плоскодонками навесами с проделанными в них дырками, сквозь которые слышался смех. Самые бесстрашные пловцы не боялись нырять под лодки. После купания в Сене нередко забредали в какое-нибудь необычное заведение - один из тех кабачков, куда порядочных женщин не пускали и где собирались сатирические поэты, продажные писаки, литературные интриганы, пасквилянты, наемные памфлетисты и дилетанты, сочинявшие эпиграммы. Встречались в основном на улице Па-де-ла-Мюль, в кабачке «Ров со львами», который содержала Куафье, - в зале, где из-за множества засаленных этикеток на окнах царил могильный полумрак. Сент-Аман [115]декламировал фальцетом «Сыр» и «Шкуру», ну а Буаробер [116]заведовал отделом острословия. Там можно было встретить Тальмана-де-Рео, вечно сыпавшего скабрезными анекдотами, а также Клода Ле-Пти [117]- молодого поэта с проницательным взором, неизменно в окружении красивых юнцов (если, конечно, они сами не находились в его окружении), который экспромтом сочинял стихи «Комического Парижа», не щадя ни короля, ни церковь, ни кого бы то ни было еще.

Чего стоим, кого заждались

И в путь отправимся когда?

Так будто черти в ней купались,

Мутна проточная вода.

Неужто сударь Гобелен?

Но как он грязен, как презрен!

В аду нажарился безбожно,

От кутежей весь черен стал -

И вот, зане с водой там сложно,

Помыться в речке прибежал...

—Довольно! Известно ли вам, что здесь присутствует некто по фамилии Гобелен? - то ли рассердившись, то ли, напротив, развеселившись, воскликнул Клеман.

—Откуда же мне было знать, сударь, - любезно ответил Ле-Пти, - вы же не грязны и не презренны, а, наоборот, изысканны и элегантны?

Переодетая кавалером Мари-Мадлен в маске не удержалась от смеха. Лед растаял. Вечер заискрился каламбурами, хмельными, порой непристойными остротами. Но хохочущая женщина внезапно поставила уже поднесенный к маске кубок на стол. В полутьме кабачка ее взгляд неожиданно упал на одного из разливавших вино парней - шалопая с жирными и жесткими, как солома, волосами, полными ненависти глазами разного цвета и заячьей губой. Мари-Мадлен сдавленно вскрикнула.

—Что с вами, прелестный кавалер?

—Я хочу уйти!

Она встала, опрокинув оловянный кувшинчик, и, путаясь в Мужской одежде, быстро выбежала на улицу. Вслед за ней бросился изумленный Клеман.

—Да что с тобой?

—Не оставляй меня, прошу...

Она прислонилась к стене и вцепилась мужу в руку. На углу Пощади Пале-Рояль они нашли поджидавших с фонарями лакеев и отправились пешком по ночным улицам, не говоря друг другу ни слова. Спутники отбрасывали тени, которые разворачивались веером на стенах, а затем складывались у самой земли, откуда с писком разбегались крысы. Клеман заметил, что жена дрожит. После того вечера она больше никогда не переодевалась кавалером и не ходила в «Ров со львами» или другие сомнительные кабачки.

Но время от времени супругов де Бренвилье, чья репутация уже заметно подпортилась, приглашали на состязания пьяниц, и Мари-Мадлен нередко подавала серебряный кубок самому выносливому пропойце. По слухам, такой же обычай существовал в Мадриде, Лондоне, Амстердаме - по всему свету. Всюду писалась история пьяных пирушек и вакхических легенд, обрастая подробностями, прикрасами, преувеличениями. А правда жизни была довольно грубой: на дне бокала очень часто загорался хитрый желтый глазище безумия.

—Мадам, позвольте выпить за ваше здоровье...

В стельку пьяный, пунцовый кутила, лоснившийся над залитыми вином кружевами, велел наполнить огромный бокал, осушил его залпом и тотчас изверг к ногам Мари-Мадлен.

—Мадам, позвольте выпить за ваше здоровье, - упрямо и настойчиво твердил он, снова и снова повторяя свою процедуру, которая заканчивалась всегда одинаково. Но брезгливая, пусть и сама захмелевшая Мари-Мадлен уже вышла из зала.