Хендлер, или Белоснежка по-русски

Вместо нужного ответа она уткнулась ему лицом в куртку. Хотелось говорить много о том, как она его любит, как уговаривает себя поверить в реальность его существования, о его идеальности и своём страхе оказаться однажды неинтересной, ненужной. Но гордость не позволяла умолять не бросать её, и Настя глотала предательский ком, вместо того чтобы успокоить любопытство любимого.

Желая развеселить, Кирилл пощекотал пальцами её рёбра:

— История за историю! Ты мне должна честный рассказ о себе из прошлого! — Настя вяло извивалась, и он оборвал шутку, обнял за плечи, и повёл в сторону рыбацкой базы: — Пойдём в дом, ты замёрзла. Фикс, рядом!

Позже, прижавшись друг к другу под спальником, чей покрой позволял превращаться ему в одеяло, они пытались уснуть. Но на третий или четвёртый тихий вздох Насти Кирилл всё-таки не выдержал:

— Чего ты пыхтишь, притворщица? Рассказывай уже, что случилось?

После нерешительной паузы, Настя уточнила, сомневаясь, будут ли её слушать в поздний час:

— История за историю?

Кирилл фыркнул:

— А ты не любишь быть в должниках, да?

Они повозились: Кирилл снова пощекотал Настю. А когда отпустил, она, с улыбкой, расслабленная, начала свою исповедь.

— Ты спрашивал, что за гитарист на том плакате, который мои гномы тебе показали.

— Уже не надо: чувствую, снова буду ревновать.

Она остановила руку, заползающую под футболку:

— Дело не совсем в нём.

— Это не то, что я подумал? — вместо того чтобы остановиться, рука поползла ниже.

— Не совсем… — поняв безуспешность борьбы с коварными чужими сильными руками, Настя позволила себя ласкать, но, больше чтобы самой освободиться от так называемого долга, начала торопливо. Кир мешал, но примерно на середине вдруг заинтересованно прислушался, и остаток истории прозвучал, как и положено, размеренно и тихо.

— У меня тоже был случай, который я запомнила, и который изменил что-то во мне. Не такой красивый, как у тебя. Наверное, потому что я девочка в первую очередь… Ах, Кирилл, ну, дай рассказать!

— А ты не тяни!

— Мне было тоже около тринадцати лет, мамина сестра, моя тётя, живёт с бабушкой в Калининграде. Однажды они пригласили нас на день рождения наших бабушек — мамина мама и её сестра — близнецы. У нас в роду часто они рождаются.

— Через поколение? — рука Кирилла обогнула холм на бедре рассказчицы и заползла сзади, притягивая к себе её бёдра и закидывая одну ногу на себя.

— По-разному бывает. В общем, мы поехали в Калининград. Там, конечно, было для нас, детей, очень интересно, но мне больше запомнился уличный музыкальный фестиваль… Ты меня отвлекаешь! Не буду рассказывать!

Настя рассердилась притворно: прикосновения и движения рядом лежащего уже не вызывали сомнения в его намерениях, а одновременно говорить и получать удовольствие она ещё не научилась.

— Нет, рассказывай. Я тоже бывал на Калининградских фестивалях, почти каждый год, — Кирилл на минуту успокоился, но вскоре рука снова поползла, куда не надо. — Что там случилось?

Настя рассказывала. Про музыкальный фестиваль, про самый странный случай в своей жизни — незнакомого парня и солнечное гало вокруг его фигуры.

— Может, это был Иисус?

— Нет, прекрати! Просто появилось стойкое чувство, что это ОН. Тот, кого я ищу и буду искать всю свою жизнь. Я помню его спокойное чистое лицо, светлые глаза, волосы, чуть рыжеватые на солнце, тёмный блондин, прямой нос и, почему-то, необычные светлые штаны в серую крапинку. А, ещё на руках кожаные браслеты и на шее что-то тоже похожее… В общем, чем-то он напоминал музыкантов…

Кирилл начинал терять терпение: описание какого-то там пацана, за чей счёт он сейчас заводил Настю, возбуждало ревность. Чуть было не посмеялся над «увлекательной» историей, но вовремя прикусил себе язык, хотя так и подмывало шутить:

— И что было дальше?

Не подозревая подвоха в вежливом вопросе, Настя продолжила:

— У одного из уличных музыкантов (к тому же был солистом) от быстрой игры лопнула струна. Он не остановился, продолжил играть — лопнула вторая, потом третья. Толпе это понравилось, и нам тоже стало интересно, как музыкант сможет играть на оставшихся струнах.

— А что он играл?

— Не помню. Песня была хорошая, но я всё это время пялилась, как дура, на того парня — не могла отвести глаз, сама не знаю, почему. У него в правом ухе была серебряная серьга-колечко, тогда у парней был бзик на эту тему. Отец высмеивал таких, да и я особо не обращала внимания, а тут — стою, смотрю и понимаю, что мне нравится всё… Надпись на рюкзаке «Rock is everything», на котором болталась подвеска в виде гитары с вензелем «К» — Калининград… Белая, со стразами…

Настя вздохнула. Кирилл перестал испытывать её терпение, лежал рядом неподвижно, и под его рукой на бедре начала потеть кожа. Должно бать, он задремал от рассказа, изобилующего мелкими скучними подробностями, но Настя не тормошила его. Ей тоже надо было выговориться.

— Что случилось с тем брелоком? — неожиданно спросил Кирилл, словно бы проснувшись, когда Настя замолчала.