Хикикомори

Я не один. Темнота наполнена смыслом и одновременно – опасностью. Все, что угодно, может появиться оттуда, прятаться в ней, кто-то, вооруженный, с зубами и когтями, мой враг, голодный и жаждущий. Он может наброситься на меня в любую секунду, я же почувствую его, лишь когда он окажется у меня на горле. Я напрягаю слух, но барабанные перепонки лопаются от тишины: Анна-Мари, похоже, оторвалась от телефона, не слышно ни маминых шагов перед дверью, ни шебуршания отца, ни машин за окном – только монотонные удары капель пота об пол, где-то перед моими ногами.

Последний метроном.

На ощупь пробираюсь к окну. Там я складываю его еду, а с ним я не хочу ссориться. Я вытягиваю руки – так любое направление будет верным. В ограниченном пространстве комнаты я рано или поздно обязан наткнуться на окно. Темное пространство комнаты теперь – пространство моих мыслей. Мне придется научиться ориентироваться в этой мгле. Сколько это продлится, не могу сказать.

Между письменным столом и окном натыкаюсь на системный блок, провожу рукой по ребристой, еще теплой поверхности и активирую монитор. Вижу фасад дома, эркер – мой эркер. Камера настолько близко подъехала к окну, что видна каждая полоса скотча в отдельности. Весь мир наблюдает. Я мог бы нацарапать послание на стенке моего кокона, и его бы увидели все. Мое преображение транслируется 24/7. Все благодаря ему. Я на ощупь ищу сигареты. Мы курим – Карл и я. Я на него не сержусь.

Парой окон дальше – новый статус от Яна, он едва не налетел своей лодкой на кораллы на каком-то понтовом карибском побережье, теперь лежит в гамаке между пальмами банана и потягивает «Пина коладу» из метровой трубочки. Про Ким ни слова. Может, он выменял ее на Интернет. На него я тоже не сержусь. Я провожу рукой вдоль кабеля, выдергиваю вилку и дотрагиваюсь до окна. Оно утратило гладкость, покрыто жаронепроницаемым слоем, сохраняющим микроклимат внутри кокона.

Я сажусь на стул и, перебирая руками, объезжаю вокруг стола. Отталкиваюсь от края, как пловец в бассейне, и ныряю в глубину комнаты. Каждое движение – новый звук: шуршит бумажка, хрустит фольга, плещется вода. Я слышу его – где-то там, под горой грязного белья. Залезаю на матрас, чтобы быть ему ближе, и щелкаю языком, словно хочу подозвать пугливую лошадь. Животное молчит. С тех самых пор, как оно сюда приехало, оно не обращает на меня никакого внимания.

Кто-то на другом конце света подписал «Live Reptile (Handling with great care)»[2] на ящике размером с хороший чемодан. Мама дотащила его до моей двери и приписала: она готова увеличить поставки воды, если я соглашусь отдать пустой ящик ей в шоу-рум – девиз новой выставки: «Caribbean Casual Living»[3]. Я водрузил ящик на стол, осторожно, будто внутри лежала старинная реликвия. В окно струились яркие лучи весеннего солнца; пройдет еще не одна неделя до того, как я сделаю выбор в пользу полной темноты. Ящик оказался на удивление легким и, судя по всему, самодельным: не только доски были абсолютно не похожи друг на друга, но даже каждый гвоздь отличался от соседнего. В крышке беспорядочно просверлены отверстия величиной с монету. Резкий запах, поднимавшийся изнутри, напоминал смесь разлагающегося картона с загоном для кроликов.

Внутренности были выстланы какой-то соломой, ей же было тщательно обернуто все содержимое. По отдельности каждое волокно было жестким, но вместе они создавали мягкую подстилку, пропахшую мочой и гнилью. Я уловил слабый запах кокоса. Мамин крем для рук? Пришлось распахнуть окно – настолько быстро запах заполнял комнату. Внутри ящик был поделен на секции тонкими перегородками. В них обнаружились теплоизлучатели различных цветов и размеров, спиралевидные инфракрасные лампы, люминесцентные трубки длиной с самурайский меч, еще один излучатель с надписью «Replux UV Heat D3» и два куска пластика с поверхностью из искусственного мрамора, из которых должна была получиться ванна. Лишь после того, как я вытряхнул из ящика все, что в нем было, и добрался практически до дна, я наткнулся непосредственно на мой заказ: свернувшись калачиком, среди соломы лежала похожая на маленького дракона рептилия.

Я ткнул в нее карандашом. Панцирь был тверд, как камень, и не поддавался ни на миллиметр. Я сдул солому с бездвижного тела и повернул ящик к свету. В принципе она напоминала маленького крокодила с таким же громоздким туловищем и внушительными зубами. Спина была усеяна острыми выступами, спускавшимися вдоль позвоночника по всей длине, шея похожа на большой желвак, будто рептилия специально отрастила себе шарф для суровой европейской зимы. Но в тот момент меня больше всего поразил ее цвет: я заказывал зеленую игуану, а животное в ящике было серовато-бесцветным.