Прошло несколько часов. В ящике ничто не шевелилось. Я не имел понятия, что теперь делать. Может, стоило пожаловаться владельцу и отправить животное обратно в Карибский бассейн? А если оно выживет, влезет ли в террариум? Я решил для начала вытащить его из ящика, хотя первой моей мыслью было прямо в нем его и похоронить. Но все же существо проделало столь долгий путь до моей комнаты, что заслуживало большего внимания. Другой судьбы. Солнце уже которую неделю подряд раскаляло металлический подоконник. Подходящее место для умирающего хладнокровного, подумал я.
Взяв его на руки, я ощутил его настоящий вес. Пошатываясь, подошел к окну. Между домов сновали дети с черно-красно-желтыми флагами; вокруг них мелькали мамаши со щеками, разрисованными в те же цвета, и отцы, скандирующие «Дойчланд! Дойчланд!». Я положил животное на подоконник, опасаясь, что под моими прикосновениями оно рассыплется в пыль. Я углубился в шутер, поставив на стене пятисотую отметку за пятисотый логин. Рептилия пролежала на подоконнике много дней, подставив бок все более жаркому солнцу. Каждый час мы с
Пока мы ждали, с рептилией случилось чудо. Поначалу она так и оставалась бледного цвета, а на солнце стала даже еще бледнее, но несколько дней спустя на рассвете я заметил, что чешуйчатый панцирь начал потихоньку желтеть. Я было списал это на солнечный свет, но когда в течение дня косые лучи перестали падать прямо на животное, а тон его стал скорее оранжевым, я понял, что началось превращение. Скорее всего, его постигла бы та же судьба, что и остальных игуан – оно оказалось бы в бездушно сооруженном террариуме, и его бы беспрестанно гладили чьи-то руки или тыкали в него какими-то инструментами. Но здесь, в моей комнате, на моем подоконнике у него появился шанс стать чем-то иным, чем-то гораздо большим. И оно постепенно начало свою трансформацию изнутри. Его панцирь отливал всеми цветами радуги, пока наконец не приобрел исходный зеленый цвет. Животное преодолело смерть и впервые многозначительно повело глазами.
Я снял его с подоконника и бережно, как драгоценную добычу, спустил на пол. Еще пару дней оно сидело там и пялилось в окно. Пялилось куда угодно, но только не туда, где был я. Видимо, мне еще только предстояло загладить перед ним вину. Солнце максимально приблизилось к Земле; каникулы подходили к концу, и на улице стало больше людей. Я регулярно курил у открытого окна, показываясь перед зрителями в неподвижной, стоической позе, словно полководец, обозревающий гарнизоны. Карл проявлял невероятную активность и был чаще занят чем-то другим, нежели наблюдением из окна за своим старым другом. Причиной этому был я. Его неугомонный глаз, глаз камеры за оконным стеклом, стал мостом ко внешнему миру. Через этот глаз они могут видеть меня. Игуана первой заметила линзу, блестящую на солнце, как маяк, посылающий сигнал SOS. Мир здесь, он смотрит на тебя.