Химера, дитя Феникса (СИ)

Три золотых столпа — Святые отцы, отношение ко мне — безразличие. Более десятка человек светились багровой ненавистью, воины в большей своей части уважительно горели сиреневой дымкой, большинство мной или не интересовались вовсе, или были чёрными пятнами, не такими, как у стаи, там чистое зло, липкое и тягучее, а как тьма или туман, в котором ничего не видно, Я такое уже видел у Септория Марука Тёмного. А вот Олег, Храмовник с площади и ещё около шести человек искрились нетерпением, предвкушением и корыстью. Что же, делать? Стою, как неразумный в исподнем пред всем честным народом, посмешище, да и только.

Трижды поклонившись на три стороны, развернулся вспять и потопал к выходу. За столом кто-то поперхнулся, и ему тут же помогли крепкими ударами по спине. Разговоры утихли. Мне в спину ударила волна возмущения, негодования, удивления и откровенной веселости. Пойду поищу свой выводок, с ними хоть покушать, выпить или умереть интереснее.

На улице мне повстречалась Забава, громко хмыкнув, горделивой походкой прошлась, одарив меня букетом презрения и обиды. Знала бы ты, какие на тебя планы у твоего господина, бежала бы, аки собачина во время гона в лесолесье. Окликнув Стража, спросил его, где ближайшая корчма. Здоровый детина окинул меня скучающим взглядом. Затем в глазах мелькнуло узнавание, брови поднялись, и лицо растянулось в дружеской улыбке.

— Ты ж, этот, как там… А, вот, Светоч! Айда провожу, слушай без обид, но правда, что ты десяток королей упокоил? — потянув меня за руку, спросил бородач.

— Только одного, Я должен был их на городище выманить и, вроде, справился.

— А ты взаправду три бутылки Слёз Матери выхлебал?

— Одну в лагере, когда спешил в городище, две на помосте.

— Это да-а-а… Я бы так не смог. В сече и в горячке, когда ворог перед мордой, а кровь кипит, то можно стерпеть любое. Мне, когда поселковых били, стрелка в плечо попала, так Я ещё четверых заколол, а потом у лекаря, покуда стрелу ковыряли, думал — уйду за Грань. Если бы знал, что щас прилетит, струсил бы, как есть струсил. А ты, зная, как крутить будет, взял и вышел. Не, то сильно для меня.

— Там мои побратимы, и мой выводок там бился с ордой. Насмерть. Как Я мог поступить иначе. А часто вы с поселковыми сечётесь?

— Да не, только когда прика… Ой, — стража хлопнул себя по губам. — Заболтался я чего-то, ты это забудь. Похвастаться решил тем, чего не было. Ваши вчера крепко в корчме посидели. Сначала чинно так, за ветеранов, септов и тебя поминали. Потом пришёл здоровый Страж, чёрный, как туча. И давай стыдить, Вы тут, как свиньи бражку жрёте, а он там… А что там поначалу молчал, схватился за голову и сидел долго, потом взял как кружку за раз выпил и поведал, как из тебя Слёзы Матери собирали, да так сказал, аж страшно стало. Ветераны, те, что знали, помрачнели сильно, и вовсе пошли с вашими за стол. А потом, как буча началась, за них вступились. Честно бились, от души, без ножей и палок, на кулаках. Самое интересное потом было, лагерные строй сбили, вот умора, кабацкая драка строем. Вперёд стража вышла, а волокуши позади на лавки стали и через голову наших били. Где это видано, чтобы волокуши стражу вбили, а ведь вбили. Уважение большое им теперь. Потом гвардия пришла и всех в острог отвела. И наших, и ваших, и ветеранов. Поутру отпустили, так они так сдружились, что в другую корчму пошли, в ту, что целая. Токмо двоих оставили, на них виру хозяин кабачка повесил. Побратимы: следопыт и стража. Вот история тоже, везде и всюду они первые недруги, а тут друг за друга зубами рвали. Эх, жаль Я на посту был, в такой драке, что будет долго на слуху, можно и глаз потерять.

— Где острог? — остановившись, тихо произнёс.

— Дык рядом, а на кой тебе? — удивился здоровяк.

— То мои ближники.

— Да откуда вы такие? Ещё и Светоч брат. У вас земля сама братьев рожает, без мужа и бабы? Ну, пошли, коли ближники.

У Ямы скучали двое бойцов с копьями и перебрасывались байками.

— А вот слушай ещё. Пришёл король упырей в неприличный дом, выбрал Блудницу и уединился с нею. Она перед ним и так, и эдак, потом не выдержала и говорит: давай, дескать, сюда. А он ей в ответ, где это видано, чтоб в живого человека писей тыкать. Ах-ха-ха, вот умора. Понял да, понял? Какой ты недогадливый, Омар. Короли живых баб не пользуют, токмо с мёртвыми, потом из них себе свиту крутят. Тьфу на тебя, отрыжка кислая, дал Святой храм напарника. Стой, кто идёт!

— Очнись, тюремная душа, это я — Третьяк. — грохнул басом мой провожатый.

— Чего тебе, Стража? Долг принёс? — хихикнул охранник.

— Там у тебя двое томятся, Следопыт и Стража, из лагерных, вот на свиданку их ближник пришёл.

— На них вира висит от хозяина корчмы, колченогого Франца, без уплаты — ни свободы, ни передачи. А уж про встречу, тем паче, не заикался бы.

— Велико ли бремя? — горестно прошептал Я.

— Так, в таверне десять монет, управа две запросила и городище требу выставила тоже две. Сколько это будет десять и четыре монет, а, Омар?

— Четырнадцать, — посчитал Я.

— Грамотный! — восхитился Третьяк. — Что, вообще никак?