— Ну, если только перед управой бремя закрыть, тады можно будет. Две монетки, срока-то седмица всего, потом уйдут ребятки с торга. И спрос уже был.
— А в чешуйках это сколько? — быстро собрался Я, вспомнив по тайник в кармане.
— Дык всё просто: в монете десять раз по десять чешуек. А две монетки, это дважды десять десятков.
— Двести чешуек, откуда такая вира-то? — а потом меня пробила вторая мысль, это сколько же Агнешка тогда должна? Деньга неподъемная для бедного люда. — Одёжой возьмёшь? — отчаявшись, тихо произнес.
— Какой? И чьей, смотри за воровство у нас виры нет, руку рубят. — Подобрался тюремщик.
— Моей. — Ответил и стал стягивать с себя куртку.
— Дык это только половина будет, — быстро оценил мою одежду стражник.
Молча перекинув ножи за кушак, стянул с себя сапожки, подбросил в руку мздоимцу.
— Фи, у моей младшенькой размер больше. Ладно, сойдёт. Иди, только скоро оборачивайся!
Острог явно старый, из Тех, что остались до Исхода. Ладные двери и крепкие, похожие на камень, ступени. Стоило спуститься под землю, мне в лицо ударили запахи нечистот, немытых тел и кислой рвоты. В леднике было морозно и темно, потому, стоя голыми ногами, Я поежился. Многие клети были открыты и уходили рядами в обе стороны.
— Таран, Куница! — прокричал Я, и эхо перекинуло мой голос по коридорам.
— Братко, ты ли это? — раздался хриплый голос Тарана.
— Если лепешку принёс, то не нужно было, нас вчера так накормили, до сих пор нутро болит. — горько пошутил Следопыт.
Проклятое эхо отбивалось от стен, наводя морок. С какой же они стороны? Включив Талант, оглядел коридоры. Святая Церковь!! Всё помещение было залито болью и отчаянием. Это ж сколько здесь народа томилось, сплевывало кровь с разбитых губ, баюкая сломанную конечность, проклинало своих мучителей, задыхаясь от кашля и плесени? Вдруг, поодаль, с правой руки, узрел два красных пятна. Мои!!! Прошлёпав голыми ногами до нужной клети, просунул руки за решётку.
— Родные мои, как же так сглупили, что под виру голову подставили?
— Да уж, — крякнул Куница. Таран был более словоохотлив.
— Всё чинно было, сидели, поминали сечу. Ветераны местные про свои говорили. Потом эта Курва, подсел и начал расспрашивать, да свои поганые слова вставлять. Как Я договорился, так в итоге эта сука всё переиначила. Дескать, мы там ссались в Яме, пока городские стаю били. Так что мы должны им быть благодарны. Я не стерпел, вскочив, приложил его кружкой по голове, а тот извернулся. На ту беду, местный страж шёл, вот в него Я и попал. Тот, юркий, как крикнул: ''Наших бьют выродки лагерные!'' Вот там всё и понеслось.
— А пили-то на чьи? Не помню, чтобы нам выплаты были, да и седмица только первая прошла.
— Дык, на столах всё было, потом таскали ещё, как угощение от города за освобождение.
Тут Куница поднял хворую голову, в его глазах читалось понимание.
— Прости, пьян был, потом сеча. Виру не ищи, сами дураки.
В моей голове долго крутился вопрос, почему Олег не разрешил бремя? Не монетой, так своим положением. А как услышал историю, всё сложилось.
— Держитесь тут, попробую, что смогу.
— Бывай, Братко.
— Да увидишь ты завтрашнее утро.
Выйдя на свет, с удовольствием потянул свежий воздух. На улице меня ждал тюремщик с красной щекой, а рядом примеряли кулаки Омар и Третьяк. С моим появлением драка закончилась. Омар мне поклонился. Третьяк правил свой нос. А красномордый протянул мне мои вещи и низко поклонился.
— Прости меня, не признал. Твоим ближникам я лично принесу еды и питьё. А вечером одеяло подам.
— Скажи мне, кто гвардию позвал в корчму?
— Дык народ кликнул. — Вжав голову в плечи, воровато огляделся тот. — А кто именно, то мне неизвестно, не запомнил.
— А на одёжке, случаем, не королевская лилия была?
Глядя на испуганные глаза тюремщика и применив Талант, Я получил ответ на свой вопрос.
— Дай тебе Отец-Небо и Мать-Земля мира и здоровья, за заботу о заключённых под стражу. Бывай, пойду виру собирать, глядишь, успею за седмицу, а? Как думаешь?
— Трофеи очень любит старьевщик Жак, что у стены промышляет поделками, иди с Храмом, и так меня под плети чуть не подвёл. И не держи зла, служба такая, — отвернувшись в сторону, произнёс раскрасневшийся от оплеухи острожник.
— Пойдем перекусим да слухи послушаем. Угощаю, когда ещё смогу по мордам тюремщикам дать? Грешно не отметить, — подмигнув глазом, сказал Третьяк.
— А старшие братья твои где?
— Дык сгинули. В пустоши один остался, второй на мятеж ушёл, там его и упокоили. А ты как познал, что я не один? Это Талант?
— Это имя твоё, значит третий. Старший Первак, второй Вторник или Вторяк. Затем ты. Обычно в таких семьях, если земля даст, много детей, до семи, а то и более.
— Шестеро нас было. Маменька боялась седьмого носить, оттого что Папенька у нас тоже седьмой был. Так что младшенький мог много бед принести. Осталось только двое. Я и Марфа. Вот и корчма та, что целая, тут наши, должно быть. Заходь.