Химера. Последний поход (СИ)

– Меня вызвали на Суд Богов на Ладье. Последователь Одина Рагнар, Я его приговорил за хулительство Отца нашего, – робко ответил ветерану, боясь, что воспримут как самохвальство.

– Что?! – вскрикнул Брат, зайдясь кашлем.

– Ляг смирно, нитки расходятся, – проворчал Знахарь, слегка ударив по голове раненого. – Ну, раз Суд Богов определил, нам тогда судачить не о чем.

Стежки ложились легко, а игла порхала в руках мастера.

Тем временем появилась Маланья. Раскрасневшаяся с мороза, с трудом тянула большой тюк с мукой и мешок с различной утварью.

– Тая, вяжи деда тряпицами, да не в натяг, а с послаблением. А ты, молодой, раздевайся да садись на лопату, – произнёс Знахарь, откинул шкворню и разогнал угольки. Кинув добрую жменю можжевельника, топнул ногой. Затем закружил рукой выходящий сизый дым. Банька наполнилась приятным запахом, а от дыма защипало глаза. Лекарь начал раскачиваться в такт.

– Пойду да нарву травы.

Да поутру и с росою.

Поклонюсь на четыре стороны.

Мать-Земельца выносила-а-а.

Отец-Небо напоил-л-л. Огница сестрёнка согрела. Ветер брат раздул-л-л-л, – растягивая окончания, пропел-проговорил Муж. Топнув второй раз босой ногой, хлестанул меня ветками по спине и плечам, царапая их. Помощница тут же растянула узел с опарой. К запаху дыма от хвои прибавился кисло-сладкий запах сырой сдобы и закваски.

– У семи дорог травы собирал, на семи ветрах просушил. Тело бледное страдает от болячек. Душа хворая бежит из клети. Дело ратное зовёт, труд честной застаивает. Дайте травы заговоренные, дайте хлеба кошенные силушку. Водица родниковая, оживи плоть, Огонь да зажги свет. – Голос громкий по началу спустился на шёпот, одурманивая разум и выметая мысли прочь из головы.

Краем глаза Я заметил, как Девы обнажились и обходили вокруг меня, намазывая моё тело опарой и посыпая зёрнами и мукой. Всё быстрее и быстрее кружились Тая и Маланья, закутывая меня в кокон из теста, и лишь голова была открытой.

– Хватит. Тяни его в печку, – произнёс Знахарь, а сам кинул из мешочка что-то синее. Порошок вспыхнул ярко, и от его света Я потерял сознание.

Очнулся Я по привычке от голосов.

– Смотрите девки, совсем чёрный хлебушек, но то не зло, что сам причинил, а то зло, что руками разгребал, потому и пачканый злом, как сажей. Не всё бело, что чисто. Как оторвёте всё от кожи, тащите в помывочную. Смотри, чтобы хлебушек скотина или люд не съел. Горя не оберёмся. А с тобой, старик, пойдём готовиться отужинать, есть о чём побалакать старым людям.

Затем пришли чувства. Чуял, будто кто-то отрывает от меня кожу и тут же смазывает место холодной мазью, что затупляет боль и даёт оздоровление.

– Молодой совсем, а Трофим сказал, что он – Святоч. Как из сказаний…

– Та ну, те же – богатыри, считай, а этот малохольный, да ещё и лысый совсем.

– Дура ты, Тая, видишь ожоги не сошли ещё. Горел парень и совсем недавно.

– Сама ты дура или виды на него имеешь? Собралась просить отца, небось? Тебе лучше к ветерану, он в том деле толк знает, быстро тебе тропинку к детям проложит во Славу Рода! А с молодым заблудитесь по дороге.

– У самой-то глаза горят. Хочешь новой крови получить, забыла уже про Михаила? А он из-за тебя в дозорные подался. Служит теперь вместе с лучником Еремеем. А тот нелюдимый совсем, – отозвалась Маланья. – Хватит болтать, давай обмоем его, а потом к ужину готовить нужно.

Меня перевернули на живот и начали тереть щёлоком. Смыв остатки теста со всего тела, мягко просушили полотенцем, аккуратно промокнув обновлённую кожицу.

– А если отец не принял решение, оставить ли его на ночь? – неожиданно спросила Тая.

– К чему тогда рубашку обрядовую принесли? Побуди его, нужно имя выспросить да порадовать с новым рождением, – отозвалась Маланья.

– Очнись, добрый молодец. Время праздновать, – похлопывая меня по щекам и плечам, дождалась, когда Я очнусь.

Раскрыв глаза, узрел двух обнажённых Дев, что не смущались своей наготой, а больше пытались меня раззадорить. Дар указывал азарт и предвкушение.

– Как имя твое, зановорожденный?

– Я – брат Церкви и Храма, Светоч Путеводный, Босик. Расскажите, к чему меня готовят?

– То Хранитель общины скажет, а нам не велено. Вещи твои на чистке. Возьми одежду приготовленную да поршни. Ждём тебя в общинном доме, – произнесла Маланья.

Девы натянули сарафаны и, весело смеясь, помчались на перегонки по чистому снегу. Я глубоко вздохнул приятный запах трав и хлеба, а затем оделся. Неожиданно для себя решил пройтись босиком по белой скатерти-тропинкe. Потому, перекинув обувку через плечо, вышел на улицу. Тело сразу же стало исходиться паром, а лицо приятно защипало от мороза. Забытое чувство, когда ноги ощущают Мать-Землю, все неровности и ямки, но между тем, ступается легко и свободно. Скоро преодолев короткую дорогу до светлицы, постоял немного перед крыльцом, ловя одинокие снежинки, затем открыл дверь.