Химера: Проза. Лирика. Песни (Авторский сборник)

Мороз и солнце — день чудесный!

Не буду лгать, украдена строка.

А написал ее поэт один известный,

что был убит рукою дурака.

Мороз и солнце — чудо сочетанья,

как двуединство сердца и ума,

как двух врагов нежданное братанье,

как я и ты, как скипетр и сума.

Мороз и солнце. Вышел я на волю

и воздух пью, как сладкое вино,

и пьян и радостен с такого алкоголя.

Не всем его испробовать дано.

А это жаль, мы все бы были чище:

и взором ясные, и светлые душой,

не гнули б спин на жизненном ветрище.

Мороз и солнце — это хорошо!

Долги наши

Пора, пора сбираться нам в дорогу,

пора, пора оплачивать долги,

коль с нами жизнь не строит недотрогу,

и ко всему чуть свихнуты мозги.

Коль брали в долг, и время рассчитаться,

не будем корчить нищего лица:

есть кое-что, с чем можно и расстаться,

на посошок испробовав винца.

Нога — в сапог, рука — в рукав шинели,

на лоб надвинув черный козырек

пойдем под песню бешеной шрапнели

встречать последний, проклятый денек.

Рот перекошен в крике озверелом,

глаза красны от бешеной тоски, —

и вот убит один промежду делом,

зажав руками бледные виски.

Еще один с долгами рассчитался:

за хлеб, за воду, даже за любовь.

И вот второй, и третий распластался,

пролив на землю трепетную кровь

Пора, пора сбираться нам в дорогу,

пора, пора оплачивать долги, —

коль с нами жизнь не строит недотрогу,

и ко всему чуть свихнуты мозги.

Дурашка

У товарища Аркаши

мысли подлые, не наши:

как бы где кого надуть,

шухель-мухель провернуть.

В этом грязном Тель-Авиве

бабка, тётка и свояк

пишут: «Мы здесь так счастливы,

всё курей едим, оливы».

Он поверил им, простак.

Что ж езжай, езжай паскуда.

Знай, назад дороги нет.

Вспомнишь Родину, иуда,

сионистская приблуда,

недоделанный брюнет.

Не сидеть тебе в палатке,

не хмурить простой народ.

Ох, в Израиле не сладко!

Да, в Израиле не сладко.

Слышь, намаешься урод.

Но не слушает Аркашка

и без Бога в голове,

не молившись Иегове,

упорхнул — дурак, дурашка.

Дурочка

Вышел я на поле, поле —

Ах, какая благодать!

Голове от алкоголя,

Голове от алкоголя

В небе хочется летать.

Захотелось, — в чем же дело —

На пропеллерах-ушах

Голова моя взлетела,

Пусть летит, коль захотела,

Я при ней не в сторожах.

Пусть летит куда попало:

На Камчатку иль в Габон.

Хоть бы, дурочка, пропала.

Ох, такая прилипала,

И звонит, как телефон.

Без нее мне много легче,

И избавлюсь от соплей.

Отдохнут немного плечи, —

Сколько ж можно их калечить.

Улетай, башка, скорей!

И в семье спокойней будет:

Нечем лаяться с женой.

Все обиды позабудет,

Снова, может быть, полюбит —

Скажет: «Миленький, родной!»

Головенка полетала,

Но не стала улетать.

И на место, дура, встала.

И на место, дура, встала,

Стала глупости болтать.

Еще вербы не лопнули почки

Еще вербы не лопнули почки,

Еще в небе студеная хмарь,

Еще снегом засыпаны кочки,

Еле теплится солнца алтарь.

Еще люди в тяжелых уборах

Из песцов и из прочих зверей,

Еще мало любви в синих взорах,

И сквозняк не бодрит из дверей.

Но весна уж совсем недалече,

Это может не всякий понять,

И не каждый готовится к встрече,

Только надо ль кого обвинять.

Все заботы, заботы, заботы…

До весны ли в сплошной калготе:

На работу и снова с работы,

К телевизору или к плите.

Люди лучше, чем кажутся с виду,

И сердца их добрей, чем слова,

И больней принимают обиду, —

Оттого так свербит голова.

А весну я за всех повстречаю,

Точно так же, как в прошлом

                                           году.

За сохранность ее отвечаю.

Люди, к вам я ее приведу.

Золушка

На восходе солнышка,

на рожденье дня

вышла в поле Золушка,

девочка моя.

Здравствуй, здравствуй,

                         Золушка!

Здравствуй, здравствуй, день!

Здравствуй, поле-тетушка!

Здравствуй, лета звень!

Здравствуй, моя девочка,

первая любовь!

В сердце впилась стрелочка,

причиняя боль.

Отразилось горюшко

в искренних глазах —

отодвинься, горюшко,

стрелкой на часах.

На восходе солнышка,

на рожденье дня

вышла в поле Золушка,

девочка моя.

Каблук

Почему, почему, почему

под окошком поют соловьи?

Мне их песни совсем ни к чему,

как и карие очи твои.

Почему, почему, почему

по весне так туманится взгляд?

Но не тянет к плечу ни к чьему,

и весны не тревожит наряд.

Почему, почему, почему

в сердце грусть закрадется

                                  весной,

и душа не лежит ни к чему,

даже к чарке любимой, резной.

Отчего, отчего, отчего

обманул меня преданный друг?

И снести это так нелегко,

тяжелей чем измены подруг.

Отчего, отчего, отчего

я не верю улыбкам друзей.

И весна на меня не глазей —

мне не быть под твоим

                                 каблуком.

Как генсек товарищ Сталин

Что-то мне совсем не ясно,

Как же дальше жизнь влачить,

Чем тоску свою лечить,

Чтобы стало все прекрасно.

Чтобы не было скандалов,

Сплетен гадских и плевков,

Подхалимов причиндалов,

Хамов, пьяниц, дураков.

Чтобы душу не терзали,

Быт мещанский, суета.

Чтоб бесследно исчезали

Дрянь людская, сволота.

Чтобы сам себе хозяин,

Что хотел, то говорил.

Чтобы правду-матку брил,

Как генсек,  товарищ Сталин.

Чтоб любили не за деньги,

Чтоб не щурились в ответ,

Чтобы в каждой деревеньке

Люди кушали лангет.

Чтобы злость не донимала,

И с улыбкою, шутя,

Чтобы женщина рожала

Без тревоги за дитя.

Что-то мне совсем не ясно,

Как же дальше жизнь влачить,

Чем тоску свою лечить,

Чтобы стало все прекрасно.

Камневоз

Камни возит камневоз,