Химера воспитания

Ведь там флора и фауна произрастают и процветают во всем своем почти первозданном великолепии: трава-мурава буйствует; козочки идиллически пощипывают ее вместе с буренками; поросята упоительно хрюкают, утята уморительно крякают; котята и кутята самозабвенно носятся друг за другом и гоняются за своими собственными хвостиками.

Красотища!

Где еще дитя «асфальтовых джунглей» может столь привольно общаться с дитятями Природы?!

Нравится?

Кнут тебе в руки.

Как говорится, иди и паси.

И вот уже наш шестилетний «мужичок с ноготок» – в фуражке, фуфайке и резиновых сапогах.

Все – как минимум, на четыре размера больше, чем он вырос.

Пасет.

На лугу.

Стадо.

Всем на радость и на пользу: и крупному рогатому скоту, и его престарелым – других-то в деревне уж давно не осталось – хозяевам.

Вот в таком виде и застал своего сына его папа, приехавший на смену маме, чей очередной отпуск к тому времени уже был исчерпан.

Приехал, разгрузился от подарков и гостинцев, и, естественно, на луг.

Где его сынуля с кнутом пасет буренок с колокольчиками на шеях.

«Сыночка, привет!», – кричит с пригорка папаша.

«А, папа. Погоди. Я – сейчас», – ответствовал серьезный шестилетний мужчина в картузе и прочих, соответствующих его новоприобретенному ответственному статусу, причандалах.

«Куда пошла, ëшь твою медь!», – это – Человек-с-кнутом корове.

И та, бедолага, уписавшись с перепугу, – со всей доступной ее стати и габаритам прытью – метнулась из прибрежных к озеру кустов, куда ее занесла нечистая сила.

«Сына, чего ж ты так ругаешься?», – не совсем отойдя от пережитого им лексического удара, вопросил спустившийся с пригорка папаша Егора.

«Папа, я не ругаюсь, а так разговариваю. По-другому они (то бишь, коровы – прим. автора) не понимают. Так мне сказали».

«Вот так так…», – подумалось папаше – «издержки первозданности».

«C этим что-то делать надо, надо что-то предпринять», – глубокомысленно изрек он – про себя.

Тут и подсказка подоспела: с высоты холма, на котором была расположена скромная обитель деда Коли и бабы Мани виднелись золоченые купола Святогорского монастыря.

Да, да, того сáмого, где нашел свое вечное упокоение мятежный Александр Сергеевич.

Пушкин.

Ныне это место так и называется: Пушкинские горы.

Увидено – сделано.

Едем.

Серповидный месяц – на небо – буренок – по домам.

Благополучно сдав кнут, прочие причандалы и полномочия своему семилетнему сменщику, привезенному родителями из Питера к бабушке – на парное молоко, Егор стал тщательно готовиться к завтрашней поездке.

Пистолет (с пистонами) – в сторону: будем надеяться, что не пригодится.

Фонарик – на всякий случай – в рюкзачок.

Фляжку с водой – тоже.

Перочинный ножик, спички, компас – мало ли что? – туда же.

Рогатку… ее-то лучше, чтобы папа совсем не видел.

Бутерброды баба Маня обещала соорудить завтра спозаранок.

Со свежеиспеченным в печи хлебом.

Вроде бы – все.

Можно ложиться спать.

Пораньше.

Ведь завтра – в поход.

Спокойной ночи.

…

В деревне будильник не нужен.

Всякая живность живо разбудит.

С утра пораньше.

Безо всякого будильника.

Баба Маня хлопочет у печки.

Порядок.

Завтрак – на столе.

Бутерброды готовы и упакованы.

Необходимые наставления по поводу дороги и опасностей, гипотетически подстерегающих на ней, получены – в путь!

Долго ли, коротко ли, папа с сыном шли-шли, и, наконец, дошли.

Возле центральных ворот Святогорского монастыря – вереница экскурсионных автобусов, из которых постоянно высаживаются туристы. Преимущественно – пожилые западноевропейцы.

Оживленно гогочут.

Интенсивно фотографируют.

Вычурно позируют.

Белозубо фотографируются.

В основном – на фоне памятника (см. ниже).

Интересно, есть ли среди них потомки Дантеса?

– Папа, а кто убил Пушкина?

Вот только этого вопроса папе Егора сейчас не хватало!

Придется как-то выкручиваться.

Да так, чтобы у сына не возник синдром французофобии.

«Видишь ли», – начинает говорить папаша, еще не имея представления, чем он закончит свой спич.

– Пушкина убил Дантес.

– А на его могилу люди тоже носят цветы?

– Нет. Не носят. Даже прямые его потомки (см. фото надгробной плиты на могиле Жоржа Шарля Дантеса в городе Сульце, что во Франции – прим. автора).

Уфф, вроде бы как выкрутился.

– Правильно делают. У нас деньги есть?

– А сколько надо?

– Чтобы хватило купить цветы.

– Есть.

– Давай.

Дал.

«Это тебе за твои сказки», – сказал шестилетний Егор, тщательно укладывая купленный им букет к подножию памятника навечно тридцатисемилетнему Пушкину.

Ничего лишнего.

Только личное.

Не будем и мы эксплуатировать лишние слова.

Просто помолчим.

А потом вернемся к нашим поточным делам.

Егор – пасти коров.

Его папа – косить траву.

В качестве будущего сена (господи, как эти местные косари это так делают, что к концу дня у них поясница не отваливается? Особенно – с правой стороны, откуда косу заносишь?! Да и с левой – тоже).

Все.

Решено.

На следующие выходные Егора едем в Питер.

В «гордый город на Неве».

Сказано – сделано.

Едем.

Сборы были недолгими.

В отличие от дороги.

Ну, да ничего.

Асфальт плавно стелется под колесами «Икаруса».