Химеры

По всеподданнейшему докладу моему, Государь Император, снисходя к молодости Салтыкова, высочайше повелеть соизволил уволить его от службы по Канцелярии Военного Министерства и немедленно отправить на служение тем же чином в Вятку, передав особому надзору тамошнего начальника губернии, с тем, чтобы губернатор о направлении его образа мыслей и поведения постоянно доносил Государю Императору…»

Интересно, что правительственное сообщение о приговоре петрашевцам, напечатанное 22 декабря 1849 года в «Русском инвалиде» (№ 276), начиналось такими словами, вписанными в декларацию лично царем:

«Пагубные учения, породившие смуты и мятежи по всей Западной Европе и угрожающие ниспровержением всякого порядка и благосостояния народов, отозвались, к сожалению, в некоторой степени и в нашем отечестве».

28 апреля в 9 вечера прямо из Арсенальной гауптвахты Салтыкова повезли в Вятку.

Если бы Салтыкова, как и было вначале решено, в 1848 году разжаловали в солдаты без выслуги и сослали на Кавказ, а там он вскоре был бы убит, больше ничего не написав, – даже и в этом случае глава IX повести «Запутанное дело» – видение умирающего Ивана Самойловича Мичулина – осталась бы в мировой литературе одной из самых сильных страниц. Поразительно, как она подействовала на императора Николая. Как разъярила и напугала. Ни о ком больше – так. И какое откровенное беззаконие. Фьюить.

⁂

«Да и не только между юристами – даже между шпионами бывают такие, которые возвышенную душу имеют. Я знал одного шпиона: придет, бывало, со службы домой, сядет за фортепьяно, начнет баллады Шопена разыгрывать, а слезы так и льются, так и льются из глаз. Душа у него так и тает, сердце томительно надрывается, всемогущая мировая скорбь охватывает все существо, а уста бессознательно шепчут: “Подлец я! великий, неисправимый подлец!” И что ж, пройдет какой-нибудь час или два – смотришь, он и опять при исполнении обязанностей! Быстр, находчив, бодр, при случае глубокомыслен, при случае сострадателен, при случае шутлив. А потом – и опять Шопен, и опять слезы, томительные, сладкие слезы…»

Таким он представлял себе своего врага, ошибочно думая (поверив сплетне-наводке Лонгинова), что это Кукольник. А Кукольник, наоборот, его спас.

Как писала старуха Жорж Санд (моложе меня по жизни на столько-то лет, а умерла столько-то лет тому):

«Заставить усомниться во лжи, пользующейся всеобщим доверием, напомнить о позабытой истине – для меня это цель более чем достаточная; на большее я и не притязаю».

Положим, это неправда. Так называемая авторская скромность.

25 июля 2015 года, Пало Альто