Они оба, судя по некоторым обмолвкам, посещают один и тот же фехтовальный класс, тренируются в одном амбаре или ангаре, присмотрелись друг к другу; изучили, как говорится, сильные стороны и слабости; у Тибальта техника новомодная французская, Меркуцио привержен старой доброй отечественной манере. Тот и другой, по-видимому, мастера; ни у того, ни у другого нет оснований опасаться серьезной травмы. Так отчего бы и не схватиться, когда нефиг делать? Приправив показательный поединок перебранкой, как это делают боксеры. (У боксеров есть такой обычай, – чем они хуже поэтов?) Если так все и было – беру назад свои несправедливые неодобрительные слова. В первом раунде Меркуцио практически безупречен. С поправкой на его возраст, на его темперамент и на нравы спортивной среды.
А во втором, роковом раунде – расклад совсем другой. И это будет – как в шараде – мое третье.
В этом месте я сворачиваю на скользкую дорожку. Она приведет меня – в лучшем случае – в лужу. (И сидяща в ней меня оплевывать и пинать сбегутся дураки всех мастей.) Но не хочу ее не замечать.
Осознав, что с минуты на минуту перестанет жить, Меркуцио, как всем известно, проклинает оба враждующих клана – по-видимому, за то, что встрял в их бессмысленный конфликт. За свое в чужом пиру похмелье. Как если бы он был зернышко или А. И. Солженицын и угодил между двух жерновов – и вот, в отличие от А. И., смолот. Короче говоря – в моей смерти прошу винить. Пал на гражданской микровойнушке.
Персонаж вправе и даже обязан говорить все, что автор предписал. Тем более – под конец роли. Шекспир при каждом мало-мальски удобном случае напоминает публике, про что его пьеса. Хотя и так все в курсе. Кто читал и кто не читал.
Конечно же, про то, как мальчик и девочка взаимно влюбились, но его папа и мама ненавидели ее папу и маму, и тоже взаимно, – и по причине такого непримиримого разногласия страстей мальчик и девочка, и мама мальчика, и двоюродный брат девочки, и еще двое юношей вынуждены были умереть.
В конечном итоге это правда. По большому счету. По очень большому. Вот если бы в начале нашей эры у дикарей в лесах Германии не случился демографический взрыв. Если бы Римская империя распалась не тогда и не так, как распалась. Если бы в 962 году Оттон I, немецкий король из рода Людольфингов, не учредил Римскую священную империю германской нации. Если бы через 200 лет баварские Вельфы и швабские Штауфены не стали домогаться ее короны. Если бы элиты итальянских княжеств и городов за еще 200 лет не раскололись на партию Императора и партию Папы – и т. д., – то, пожалуй…
Да, Шекспиру пришлось бы подправить главную вводную. Воздвигнуть между влюбленными другую стену (в виде закона кровной мести, самое простое) либо пропасть (скажем, социальную: Д. – дворянка, а Р. – мелкий буржуа; или еще так: они – брат и сестра, но не догадываются об этом, тогда как их родители… И прочее).
Но я не вижу, как это изменило бы участь Меркуцио. (Разве что в одном из вариантов он лишился бы своей последней, самой достопамятной реплики.) Переберем реальные (театральные) факты: оттого ли он проливает свекольный сок, валяясь на этих подмостках, что отцы двух веронских семейств придерживаются – или когда-то отцы их отцов придерживались – противоположных воззрений на геополитику?
Да никто в этой пьесе, ни один персонаж не погибает из-за этой мнимой вражды. Мнимой: говорит же так называемый старик Капулет во второй же сцене:
Если еще внимательней взглянуть, все они умирают из-за Ромео. За Ромео. От руки Ромео. Вместо Ромео.
Меркуцио, заколотый из-под его руки, убит вместо него и за него.
Открутим часовую стрелку на несколько цифр влево. Меркуцио и Бенволио плетутся к дому Монтекки – приглашены на обед. Толкуют: куда девался Ромео после вчерашнего приключения? Дома он, по словам его слуги (Бальтазар зовут слугу; по-моему, Бальтазар), не ночевал. А между тем:
Бенволио
Меркуцио
Бенволио
Меркуцио. Любой грамотный человек сумеет ответить на письмо.
Бенволио. Нет, он ответит писавшему письмо, показав, как он поступает, когда на него наступают.