Химеры Апокалипсиса

Мы встретились взглядами. По глазам Моргана я видела, что его вера в рациональное объяснение происходящего уже не так тверда, как прежде. По крайней мере, смотрел он на меня так, словно ожидал, что за спиной у меня вот-вот вырастут крылья.

— Я обычный человек, Морган. — устало сказала я после минуты молчания.

— Может, и нет… Но для меня это ничего не меняет, Энджи. Ангел ли, человек — я все равно буду всегда рядом, чтобы защитить.

— Спасибо. Я знаю.

* * *

… Человек в белых одеждах, с добрыми печальными глазами, гладил мурлыкавшую Клео, а я смотрела на багровый диск солнца, почти уже скрывшийся за темной кромкой горизонта. Тусклый свет еще не погас, но тьма уже надвинулась, расправила нетерпеливо крылья над обезлюдевшим городом, точно хищная птица, готовящаяся пасть на жертву… Тени от домов и деревьев зловеще удлинились и ползли по земле, как черные змеи, отвратительные, шевелящиеся. Вдруг похолодало. Я подтянула к груди согнутые ноги, обхватила руками колени.

— Не бойся, — мягко произнес сидящий рядом человек. — Пока я рядом, ночь не наступит.

— Да, но она придет, когда ты оставишь меня, — возразила я.

— Я никогда не оставлю тебя. И никогда не оставлял. Не нужно ничего бояться, а особенно — смерти. Страх перед смертью внушил вам он, тот, кто приходит ночью, тот, кто заставляет вас цепляться за жизнь любой ценой, пусть и ценой лжи, предательства и убийства…

— Но ты бросил нас, предоставил самим себе! Ты позволяешь ужасным вещам случаться с самыми добрыми, с самыми храбрыми! Моя мама… и Никита…

— Они больше не будут страдать. Девочка моя, я не могу вмешиваться в ход событий в мире, где добро и зло балансируют на тонкой грани, удерживая этот мир от падения в хаос. Это не мой мир, названный вами Раем, и не его мир, названный Адом, где не существует иных законов, кроме высшей воли. Власть Сатаны над людьми только кажется абсолютной. Он может лишь манипулировать вами, подталкивать в нужном ему направлении, склонять на свою сторону угрозами и обещаниями. А в Божью веру нельзя обратить силой. Душа должна сама привести человека к Богу, должна увидеть, наконец, свет, вложенный им в каждую человеческую душу при рождении. Бывает и так, что человеку проще и удобнее жить во тьме — ни к чему не обязывающей, приносящей одни дары и дающей власть. А истинная вера требует многих лишений, самопожертвования, бескорыстия. Понимаешь? Ты поспешила отречься от меня, закрыться в своей боли, точно ребенок, отворачивающийся от родителей в момент большой обиды. А между тем, ты знала в этой жизни много любви, много добра — от матери, от друга, и пусть они покинули мир бренный, любовь эта никуда не ушла. Ты злишься, потому что осталась одна, потому что лишилась любви и заботы, а ведь могла бы дарить ближним то тепло, которому тебя учила мать, ту дружбу, которой тебя окружал Никита. Все приходит на круги своя. Разлученные встречаются, утратившие находят, мятущиеся обретают успокоение… Тебе дана такая огромная сила, что сам Сатана не знает, как ее у тебя отнять. Он взял себе тело грешника, продавшему ему свою душу, и в телесном облике может ходить по бренной земле. Он неуязвим для любого земного оружия, он меняет обличья по своему желанию, ибо и среди тварей Божьих есть такие, что подчиняются злу…

— Как же мне убить его? — в отчаянии спросила я.

— Убить его сущность ты не сможешь… но лишить телесного пристанища и тем самым изгнать назад, в Преисподнюю, — да. Подумай, в каком месте сила его иссякает, и он становится уязвим… и ты воплотишь задуманное.

ГЛАВА 8

На следующий день Лондон окутал туман, сырой, густой и молочно-белый, превративший город в пристанище духов, привидений и странных шорохов. Даже привычный шум его как-то поутих. На дорогах стало меньше автомобилей — только роботизированные и снабженные автоматикой машины могли ориентироваться в мглистом море. Прохожие шарахались друг от друга — трудно сохранить хладнокровие, когда кто-то неожиданно выныривает из ниоткуда прямо перед твоим носом. У полиции прибавилось работы: туман развязал руки воришкам и хулиганам, сбивавшим с ног прохожих, обиравших их до нитки и скрывавшихся в белой неизвестности.

Большую часть дня я в апатии провалялась на кровати, уткнувшись лицом в мягкое пузо кота Леопольда. Не хотелось думать, чувствовать, разговаривать. Морган ходил по квартире на цыпочках, отвечал на звонки клиентов, возился с каким-то своими делами в кабинете. Когда он заглядывал ко мне, я делала вид, что сплю. Мне было так плохо, как никогда. Если бы мама была рядом! Жизнь превратилась в какой-то нескончаемый безумный бред — ангелы, демоны, Апокалипсис, убийства… Все это не имело отношения ко мне, к моей боли и моему одиночеству. Пусть весь мир катится в тартарары, мне нет до него дела. Моя боль больше боли мира.

К вечеру меня одолел прозаический голод, пришлось сползти с кровати и отправиться на кухню, где Морган обескураженно разглядывал содержимое холодильника.