Химеры урочища Икс

— Бог его знает, — отвечал скромный Кузовенков, поглядывая на меня, — я уж и не припомню что-то…

Подкрепив силы окрошкой, молоком и хлебом, мы минут сорок спустя собрались уходить — следовало спешить. Оставив у хозяев легкую обувь и получив указания насчет новой дороги, мы расстались.

— Будьте осторожны, в лесу много зверей, — крикнул напоследок хозяин. Мы обернулись: старики стояли на крыльце рядышком и, улыбаясь, махали нам руками.

3

— А вот ведь дорога-то не та, — говорил Гусев, — вон она, старая дорога, слева, видишь? Вон и мост разбитый…

Приближаясь к родной деревне, Александр Петрович находился в приподнятом настроении. Мы шли по песчаной дороге, на которой суетилось множество муравьев и важно выступали жуки-скарабеи. Слева лес был чистым, огромные папоротники сменялись кустами можжевельника и вереска. Справа шел черничник и пахло болотом.

— Я ведь здесь сорок лет не был, — говорил Гусев, — вот уж и лес изменился: раньше где-то здесь огромное дерево стояло, теперь нет его… И ведь знаешь что я припоминаю: здесь вот слева-то, чуть дальше, раньше был красный камень в виде куба — мне о нем рассказывали…

— Чем же тот камень был интересен?

— А вот чем. Был он в форме куба меньше метра размером. В верхней части, говорят, вделана была железная воронка, и если послушать, то можно было различить, что на большой глубине журчит вода. Ходить к камню запрещалось, так как замечено было, что ночами иногда из той воронки исходил вверх сноп сильного света. Говорили, что рядом с кубом была яма "как рюмка", с очень гладкими стенками, и что странно — вынутой земли нигде не было рядом.

Сколько мы ни шли, на дороге не встречалось ни людей, ни машин. Зато, действительно, попадались следы лосей и кабанов. Было жарко, и рюкзак давал о себе знать. Вокруг нас вилась целая туча комаров и слепней; эти изверги, похоже, были не в состоянии прокусить лишь подметки… Спустя час показалась развилка. Мы остановились перед ней.

— Не пойму, та ли это повертка (так здесь называют повороты дорог)… Александр Петрович стоял, раздумывая. — Ну не по этой дороге я ходил — и все тут! — Помочь ему я ничем не мог. — Нет, давай-ка подальше пройдем, вроде как рановато поворачивать…

Мы двинулись дальше. Дело шло к вечеру. Волнения и усталость сказывались все сильнее. Гусев замолк, припоминая дорогу.

— Вот ведь, вишь, какое дело, — говорил он, будто бы извиняясь, — не та это дорога, да и не был я здесь давно…

Чем дальше мы шли, тем больше глодали его сомнения. Чувствовалось, что переживал он за это сильно, полагая, видимо, что оплошка с дорогой бросит тень недоверия и на точность его рассказов вообще.

— Нет, не туда мы идем, — сказал он наконец.

Мы сбросили рюкзаки и присели отдохнуть. Я попытался подбодрить его.

— Теперь уж надо идти по этой дороге, — сказал Александр Петрович. — К жилью выйдем, там все и узнаем…

Через час мы действительно вышли к небольшому селению. На широком мосту, рядом с которым торчал из воды ржавый остов судна, стояли люди.

— Так вы мимо прошли, — говорили они, отвечая на наши вопросы. — Вот вам по той повертке и надо было идти. А теперь… Впрочем, бегите вон к машине, она сейчас в ту сторону поедет.

Мы забрались в раскаленный фургончик, скамейки которого были покрыты толстым слоем пыли. Нас повезли и спустя некоторое время высадили у какой-то другой "повертки". Машина скрылась в пыли, мы углубились в лес. Спустя еще час мы вышли на какую-то дорогу, рядом с которой виднелось болото.

— Теперь правильно идем. — Гусев улыбался, хорошее настроение вернулось к нему. — Теперь я места эти узнаю. Сбился.. — И он в который раз объяснил мне, как все это вышло.

Шли мы уже медленно, ноги и спины устали. Разговор не клеился.

Впереди показался простор.

— Скоро на месте будем, — оживился Александр Петрович. — А вот, Валерий, и канавка, которую в 38-м рыли, чтоб пожар низовой залить.

По бревнам дороги мы прошли через метровую протоку. Кусты кончились, и показалась одинокая избушка. Было семь часов вечера; двенадцать часов прошло с того времени, как я покинул Ярославль.

Дверь избушки была раскрыта. Нары, железные-кровати, железная печь, стол и скамья составляли все ее убранство. Птичьи перья — остатки пиршества какого-то крылатого хищника — лежали на столе. Мы сбросили рюкзаки и вышли наружу. Большое чистое поле, обрамленное лесом, расстилалось перед нами. Справа тускло сверкало озеро. Пейзаж застыл в невероятной тишине.

— Ну вот я и дома. Здравствуй, родина.

На глазах старика блестели слезы.

4

— Горячую пищу сготовить не успеем, но чаек заварить надо, а, Александр Петрович?

— Без чаю никак — бормотал Гусев, уютно устроившись на скамеечке перед кострищем. — Знаешь, Валерий, давай здесь будем называть друг друга на "ты".

— Давай. Я, пожалуй, за водичкой пойду.

— Нет. Нужно вместе.

До озера было метров 120. Цепляясь за кусты, мы едва одолели подход к воде. Берега как такового не было, под ногами пружинил и раскачивался слой мха и травы. На траве стояла алюминиевая лодка — кто-то здесь бывал. Из воды торчал ряд сгнивших сваи.