Химия страсти (СИ)

— Женщина с маленькой девочкой, — неохотно сообщил кто-то таким тоном, словно выдавал военную тайну.

— Ты лучше останься здесь, — обратился к Мур Блум.

Но та не послушалась совета. Ею двигала идея. Идиотская идея, что она должна вести себя геройски. Таким образом, она все-таки проследовала за Блумом. Полицейский не стал возражать, — возможно, в глубине души он был рад тому, что не один. Когда они подошли к полусгнившей двери, Блум отпихнул Мур в сторону, сам тоже остановился сбоку от двери и поднял дубинку. Отвернув лицо, он ударил дубинкой по стеклу. Звеня, посыпались осколки, и в образовавшуюся дыру повалили клубы дыма, но огня видно не было. Просунув руку в отверстие, он повернул ручку, и не успела Мур моргнуть глазом, как полицейский уже исчез в дыму.

Помедлив несколько секунд она направилась следом. Уж если изображать героя, так до конца. Уже внутри она с облегчением увидела, что пламя в доме не бушует, а дым и удушливый запах исходят от кучи тряпок, наваленных в гостиной. В ковре образовалась дыра, но дальше огонь не успел распространиться. Блум схватил с кресла грязное одеяло и набросил его на дымившуюся кучу. В этот момент с улицы донеслись звуки подъезжавшего автомобиля пожарной команды. Блум вышел им навстречу, оставив Энджи одну. Та прошла из гостиной вглубь дома, где находилась кухня, служившая также столовой. Дверь была закрыта, и из-за нее доносился нестройный шум. Музыка, разговор, крики — все это, приглушенное запертой дверью, смешивалось в единую какофонию, но не услышать эти звуки было невозможно. Телевизор, решила Энджи, но вскоре до неё донесся совершенно иной звук. Звук, который был живым и явно не записанным на пленку.

Тихий плач.

А затем…

Энджи узнала этот звук. Что-то вроде вдоха наоборот, когда воздух врывается в вакуум, где сталкиваются две воздушные волны.

За этим странным звуком моментально последовал жуткий вопль.

Мур распахнула дверь.

Зрелище, представшее ей, навсегда запечатлелось в её памяти как воплощение абсолютного кошмара, и она чувствовала, что даже смерть не сможет стереть его, что он останется в её сознании навечно. Спиной к стене стояла женщина, она машинально щелкала зажигалкой и с мечтательной улыбкой глядела куда-то вдаль, а в центре комнаты виднелось еще что-то, окутанное огнем и дымом.

Это была маленькая девочка.

Стол был накрыт, звук в телевизоре включен на полную мощность. Из радиоприемника на всю комнату гремел симфонический оркестр. Сама же комната наполнялась дымом; он поднимался вверх, скапливался под потолком и клубился вокруг грязного розового абажура.

Девочка корчилась на полу и кричала, кричала, кричала…

Не видя ничего, что можно было бы накинуть на нее, Мур сорвала с себя халат и, бросившись к девочке, накрыла ее халатом, ладонями чувствуя жар пламени, но не ощущая боли. На то, чтобы сбить пламя, потребовалось не больше двадцати секунд, и все равно она опоздала на миллиард дней.

Тело девочки почернело и потрескалось, красные пятна выступали из клочьев плоти, к которым прилипли расплавленные обрывки нейлона, когда-то служившего одеждой; от детского лица осталась лишь половина, обе руки, туловище и одна нога обуглились. Энджи решила, что девочка мертва. Она хотела поднять ее и убедиться, что огонь угас. Доктор машинально подняла глаза на женщину, но та даже головы не повернула в её сторону. Мур заорала, призывая Блума. Заорала так, как не кричала никогда в жизни.

Очевидно, от этого безумного крика девочка очнулась и посмотрела на Энджи. Кошмар начался снова.

Она умирала, это было ясно. Она дернулась, и доктор почувствовала, как детское тело разламывается в её руках. Оставалось только надеяться, что она уже не чувствует боли, что огонь уничтожил все ее нервные окончания. Кто-то вошел в комнату и остановился позади неё. Мур краем уха услышала громкий вдох и отборную ругань, но по-настоящему она не воспринимала ничего, кроме девочки. Слава богу, она перестала кричать. Взгляд её единственного уцелевшего глаза остановился на лице Энджи, и в этом взгляде не было ни страха, ни боли — одно лишь непонимание.

Последние произнесенные ею слова остались навеки в памяти Мур, время от времени вспыхивая в её мозгу. Она задала вопрос, который наполнял её одновременно ужасом, изумлением и надеждой. И ответа на этот вопрос у Энджи не было.

Слова девочки красноречивее всего на свете доказывали, что Бог существует, но Бог этот жесток.

— Где моя мама?

И она покинула этот мир, оставив только смрад сожженной человеческой плоти и жирное розовое пятно на белой рубашке доктора.