Химмельстранд

Но этот глупец бросился в другую сторону. Он парил параллельно земле к другой штанге, в то время как мяч, словно в съемке рапидом, медленно летел в противоположный угол. Настолько медленно, что вратарь в последнюю долю секунды даже поменял направление. Но, конечно, не успел. Мяч влетел в сетку в дециметре от его вытянутой руки — и, как потом оказалось, Петер выполнил самый виртуозный пенальти в шведской футбольной истории.

Петер вынул руки из карманов и подошел к группе, рассматривающей крест на кемпере Майвор.

— Тут, значит, вот что, — сказал он. — Там ничего нет. Ноль. Ничего. Настолько ничего, что начинаешь бредить и воображать что-то немыслимое. Привиделась, к примеру, темная полоса над горизонтом. Если кому-то хочется рассматривать этот мрак как что-то внушающее надежду — полный вперед. Но... в этом мире нет ничего, кроме нас. А у нас нет ничего, кроме этого мира. И пора этот факт осознать и действовать соответственно. Хотите рассуждать и строить догадки — ваше право. Но там, как и здесь, нет ничего.

Петер с показным сожалением раскинул руки и пошел к своему кемперу. В нем бурлило чувство, которое он сам не мог определить. Кровь будто подменили на газировку. Что это — паника или счастье?

Но и в том и в другом случае — свобода. Человек так редко бывает свободен, что грех не воспользоваться моментом.

Надо что-то делать.

***

Майвор огорчилась — ее находка не произвела на остальных ожидаемого впечатления.

Она определяла свою роль в жизни просто: собирать и объединять. Не то чтобы устраивать большие праздники, нет. Простые, обыденные вещи: чтобы семья регулярно собиралась у телевизора. Или летом пригласить друзей на лодочную прогулку.

Она вовсе не ожидала, что при виде крестов все начнут ликовать или радоваться, но... а вдруг возникнет какая-то общность? Всех пометили одинаково, давайте же исходить из этого. Мы все в одной лодке.

Но нет. Начали нести ахинею про острова сокровищ, неизвестные члены уравнения... как будто никто даже не подумал, что в этих крестах заключен иной, куда более важный смысл. В сегодняшнем обществе о смыслах вообще никто не думает.

Она с неудовольствием оглядела собравшихся. Мальчуган дергает отца за рукав: «Ну скажи им, папа, скажи, мы же видели! » — но отец отмахивается от него как от назойливой мухи.

Изабелла присела на корточки. Прошептала что-то дочери и показала на мальчика.

Интриги. Интриги и пустая болтовня. В нынешние времена только этим все и заняты. Несмотря на всю свою доброжелательность, Майвор все чаще посещала неприятная мысль: люди — сплошное дерьмо.

Подошел Дональд. С момента возвращения он не произнес ни слова. Взял за руку и потянул к кемперу. Она не возражала — кожей чувствовала, как в группе нарастает глухое раздражение, а может, и агрессия.

Она не из тех, кто падок на похвалы, но хоть раз можно же было выказать одобрение. Без нее они бы и не знали, что все произошедшее — не просто так, не случайный катаклизм, а нечто странное, необъяснимое, связавшее их против воли в некую противоестественную общность. И, несмотря на кажущуюся случайность, это странное и необъяснимое беременно пока неизвестным им смыслом.

Никто даже бровью не повел.

Ну и ладно. Пусть пребывают в неведении.

Майвор прошла за мужем в вагончик и с удивлением увидела, как он запирает дверь на оба замка.

— Садись.

Приказной тон. Майвор безропотно уселась на диван и с удивлением наблюдала, как он опускает жалюзи, предварительно проверив, хорошо ли закрыты окна.

— Что ты делаешь, Дональд?

С опущенными жалюзи в вагончике стало сумрачно. Почти темно. Майвор видела только абрис собственного мужа — тот стоял, подбоченившись, и вертел головой. Убедившись, что все закрыто, кивнул сам себе и тоже сел на диван, только с другого конца.

— Значит, вот какая история... — медленно произнес он и поднял палец.

Майвор откинулась на спинку и приготовилась слушать лекцию. Интонация и указательный палец — верные признаки. Она помнит этот палец буквально со дня их знакомства. Когда бывший премьер-министр Йоран Перссон делал этот жест, у нее неизменно возникала одна и та же мысль: «Несчастный мальчуган, ему дали слишком много власти».

— Значит, вот какая история... — медленно повторил Дональд и неожиданно выпалил: — Что я понял, так это то, что это сон. Мне снится кошмарный сон. Мне и раньше он снился, но чтобы так ясно... Сон или не сон — один хрен, важно проснуться. Так что сидим здесь, носа не высовываем и ждем, пока не кончится вся эта тягомотина.

Майвор заметила, что глаза у Дональда неестественно широко открыты, будто он и в самом деле изо всех сил старается проснуться.

— А я? — осторожно спросила она.

— Что — ты?

— Ты хочешь сказать, что и мне снится тот же самый сон?

— Тебя здесь нет, — хмыкнул Дональд. — Ты существуешь только в моем воображении. И во сне мне кажется, что и тебе снится тот же сон, раз ты об этом говоришь. Сижу здесь и говорю сам с собой, а во сне эти слова произносишь ты. Бывает, наверное, и так.

Дональд скрестил руки на груди, откинул голову и посмотрел на потолок.