Химмельстранд

Не очень понятно почему, но мысль эта его не испугала. Скорее огорчила. Мама, папа, его день рождения — и на тебе, утонул. Это было так грустно, что ему захотелось плакать. Но под водой, наверное, плакать невозможно. Нарастающий тяжелый шум в голове... главное, не дышать.

Сколько можно не дышать? Минуту? Две? В конце концов он не выдержал, открыл глаза, вдохнул и даже не заметил, как в легкие устремилась вода. Не заметил, потому что произошло нечто странное.

Он стоял уже не на дне озера, а в бескрайнем поле. По-прежнему сжимал руль велосипеда, но и велосипед изменился. Велосипед стал прозрачным. Рама, руль, колеса наполнились волшебным мерцающим светом.

Он поднял глаза и оледенел. В двадцати метрах от него стоял человек и махал ему рукой. Нет, не человек. Похож на человека, но не человек. Он звал Стефана.

Но идти к нему Стефан не хотел. Этот человек-не-человек внушал ему ужас.

Совершенно белый. Когда Стефан присмотрелся, он понял, что тому очень многого не хватает, чтобы называться человеком. И подходить к нему нельзя. Если к нему подойти, станешь таким же, как он. Его начала бить крупная дрожь, он отчаянно закричал и попытался повернуть велосипед, который уже тоже не был велосипедом.

А потом он куда-то полетел, свет переменился, и его долго рвало на теплых досках мостков. Чьи-то руки подняли его, он попытался закричать, но не смог. И только в своей постели, когда рядом сидели мама и папа, и плакали, и гладили его, и целовали, он осознал, что его спасли.

Стефан задумался, провел по краю чашки пальцем.

— Первое, что я спросил, — а велосипед? Велосипед потом выудили...

Он замолчал. Карина задумалась. Стефан вообще был очень немногословен, и не только, когда рассказывал о своем детстве, — она ни разу не слышала , чтобы он так долго говорил. Он выглядел очень уставшим — дало знать непривычное напряжение.

— Слушай, Стефан... Это потрясающая история... но почему ты решил рассказать ее именно сейчас?

— Да почему... вот почему. В ту ночь я спал в постели с родителями. Спал... нет, не спал. Как только я закрывал глаза, тут же рядом с кроватью появлялся Белый и манил меня рукой. Это продолжалось довольно долго. Много ночей, прежде чем я решился вернуться в мою спальню. И каждый раз мне было неимоверно страшно.

Стефан поморгал, прислонился спиной к стене и посмотрел Карине в глаза.

— Я видел его. Там, в поле.

Теперь она поняла. Она смутно помнила соседского мальчишку, с которым играла в детстве. Ленивый, но изобретательный тип, играть с ним было весело, но потом он почему-то изменился. Вечно испуганный, дерганый — с ним стало неинтересно.

— Пробую понять... — тихо сказала она. — Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что мы все... умерли? Что мы мертвы?

— Я ровным счетом ничего не имею в виду. Рассказываю, что я видел. И я не хочу, чтобы этот... это существо приближалось к Эмилю.

— А он тоже видел?

— Да. И это хуже всего.

***

Свобода.

Петер внимательно изучил вымеренную им площадку для лапты. Биты, теннисные мячи, штрафные платы, конуса. Почему ему пришло в голову, что хорошо бы поиграть в лапту? Ясно почему — желание что-то сделать, поднять дух, чтобы люди почувствовали себя получше. Пободрее и повеселее. Петер Сундберг, гид человечества по райским кущам хорошего самочувствия.

Свобода.

Опять мерещится тот момент — пенальти в матче с Болгарией. В сотый раз посмотрел на пустой горизонт — похожее ощущение. Ощущение бесконечного вдоха, бесконечной свободы — он испытал его еще до того, как дурак вратарь ринулся в противоположный угол. До того, как он стал героем матча.

Свобода.

Здесь Бога нет. Это точно. Он вроде бы должен испугаться — но не испугался. Наоборот. Бог, который в отместку направил стрелу в сердце несчастного крольчонка, Бог, который позволил отцу разгромить их кемпер? И они тоже вряд ли бы уцелели, если бы дядя Йоель не вызвал полицию... тот ли это Бог, который должен утешать и защищать слабых? Нет. Этот Бог — не более чем некое Всевидящее Око, он заставляет Петера совершать поступки и смотрит, чем все кончится. А теперь этого Всевидящего Ока нет. Никто за ним, Петером, не наблюдает.

Свобода.

Он может делать все, что захочет. Поле бесконечно. И что предпринять?

А вот что: расставить пластмассовые конусы, очертить игровую площадку и бегать, набирая очки. Собственно, это и есть его жизнь в миниатюре.

Петер взял в руки биту, размахнулся и точным, выверенным ударом послал мяч в поле. Проследил траекторию полета, увидел, как мяч опустился на траву, пару раз подпрыгнул и замер.

И какая разница, куда он пошлет этот мяч? На все четыре стороны — пустота, одинаковое зеленое поле. Это нелегко осознать, но надо попытаться.

***

Карина пошла за Эмилем — и приняла решение. Она не может пассивно сидеть и ждать, что как-то все образуется. Это не похоже на нее. Она должна сама узнать, что творится там, за горизонтом. Короче — взять машину и сесть за руль.

Она присела на корточки у кемпера. Дети лежат рядышком и шепчутся. Выглядит очень трогательно. Эмиль повернулся к ней — в глазах слезы, а на лбу нарисован черный крест.