Хиппи в СССР 1983-1988. Мои похождения и были

На работу я почти не ходил и на самом деле имел на это право, так как во время учебы не обязан был приходить. Из ЖЭКа мне звонили, угрожали, но так как у этих лимитчиков была только одна мера воздействия (лишить служебного жилья и временной московской прописки), а меня она не касалась, я просто вешал трубку. И когда приходило время получать зарплату, они мне ее старались или не дать совсем, или урезать до минимума. Один раз я зашел к ним по пути на тусовку с Русалочкой и Сашей Литтлом, который целыми днями просто бредил Кинчевым и его дурацкой группой «Алиса». И вот поднимаемся мы по скрипучей лестнице, а нам навстречу начальница ЖЭКа, которую сильно пугает Литтл, громко шипя из «Алисы»: «Я – меломан-н-н-н, я – меломан-н», имея при этом злобный вид и горящие глаза в снопе черных как смоль волос на всем лице, из которых торчали только большой нос и в зверином оскале рот. Он еще вращал руками, как будто стараясь вцепиться начальнице, которую он в артистическом угаре и не видел толком, в лицо. Бедная тетка перепугалась и закричала бухгалтеру, чтобы она меня рассчитала. Я, получив спокойно только половину причитавшихся мне денег, а именно 35 рублей, ушел со всей компанией и в следующем месяце уже, получив удостоверение котельщика, устроился на Таганку по этой новой профессии.

Новым знакомствам всегда был рад и по интересным гостям изредка ходил. Помню, как мы с Шурупом приезжали в гости к Борису Жутовскому, который как-то был на нашей выставке. Он рассказывал об Эрнсте Неизвестном, своем лучшем друге, показывал массу картин своих и друзей на стенах и травил байки о всяких забавных преданьях старины глубокой, например о том, как в Манеже Хрущев именно ему бросил знаменитую фразу «Пидарасы!» в отношении всех этих несоветских по духу художников. Надо же, бывают такие обстоятельства, когда гордятся такими ругательствами, о которых в любые прочие моменты никто не будет вспоминать! Борис хорошо знал тусовку в 60-е на Пушке, на Маяке, и лианозовских, потом бульдозерных творцов, и вообще он замечательный рассказчик, так что даже вещи и произведения искусства, которые тебе внутренне очень несимпатичны, становятся после его рассказов заслуживающими внимания. У него есть огромная серия выдающихся и интересных портретов современников, нарисованных ребром графитного стержня на больших листах в духе Юрия Анненкова. Кстати, с другом Анненкова Рене Герра и его учеником Володей Гофманом я потом познакомился в Париже. Тоже очень увлекательные рассказчики, повидавшие уйму интереснейшего народа в своей жизни.

Тогда Борис очень удивился, когда увидел мои панталоны. Дело в том, что рязанский Кришна спер из Военторга офицерские кагэбэшные штаны с синей каймою (не знаю, как называется тонкий такой лампасик) и подарил их мне. Второй раз я к нему ходил уже с Ильей Гущиным, а в каких штанах, уж не помню…

Манифесты Мефодия и Саши Сталкера

То ли от избытка публики, то ли от взросления и некоторого осмысления происходило образование групп даже не по личной дружбе и не через вписки-флэты, а как бы «салонами». Организовался один такой салон в конце года на «Пионерской» под «председательством» Саши Сталкера. Были назначены даже специальные дни, кажется среды и пятницы. Это был высокий и крепкий парень с очень большими амбициями, которым потакал Боб Шамбала. Сталкер написал манифест, видимо, для того, чтобы стать одним из идейных столпов движения, примазаться к отцам-основателям, так сказать, к классикам. Его манифест, который был явно хуже мефодиевского, которым тоже никто, в сущности, не интересовался, развозился по тусовке, и автор ревниво наблюдал за реакцией. Несколько листов претенциозного текста, в котором он желает мне насильственной смерти. Дома у него собиралось некоторое количество хиппов, до десятка, и подхипков, в том числе Майк, с которым я познакомился в «Литературке» у Щекочихина. Но главной движущей силой этого сборища была бывшая жена Саши, Алена, очень добрая женщина. Она еще болела чем-то сильно. Этот Сталкер как-то довольно быстро умер от воспаления легких (хотя слухи были о самоубийстве).

В свое время у меня скопилось штуки четыре или пять разных манифестов хиппи, которые, однако, практически никого не интересовали, так как буквально все формулировки вызывали если не отторжение, то сильную критику и ничего нам не давали и не могли убедить посторонних в нашей правоте. Из них манифест Мефодия был более-менее приемлем, но никто никогда не пытался себе его переписать или даже сфотографировать. Обсуждали их лениво, и то только в тех случаях, когда о них заводили разговор и специально поддерживали их. Одним словом, в манифестах мы не нуждались.

Любера