Это было нашей победой, признанием, хоть и косвенным, нашего существования и права мыслить и жить по-другому. Но, к сожалению, большинство хиппей в этой свободе предпочла заняться самоубийством от наркотиков… Как мне это было не по душе, помнит всякий, кто тогда со мной общался. Когда-то Леша Фашист рассказывал мне байки про первых американских хиппи, что настоящие, идейно упертые ушли от своих закайфовавших товарищей из города в дикие долины Калифорнии и стали там разводить цветы и этим жить. Перед тем было сожжение хипповых прикидов в знак протеста против возникшей на них моды и вообще какие-то очистительные акции от ухудшавшихся отношений между волосатыми в квартале Хейт-Эшберри. Но, как говорится, все повторяется и какую новую красивую идею ни выдумай, энтропия все низведет опять до пшика…
Наша идея, как я понимаю, была в очень простом принципе –
Дворники-котельщики. Жутовский
Надо сказать, что после выставки на Арбате ничего сразу там происходить не начало. Не было ни художников (даже разрешенные куда-то тут же пропали), ни той бойкой торговли на подоконниках, которую я помню в 1989–1991 годах.
Понадобились еще кое-какие события и действия, чтобы измайловско-битцевские торговцы переместились в самый центр города. Хотя какие-то музыканты, поэты и декламаторы кое-где уже вроде тусили по вечерам. А мы не думали, что дело обернется таким образом, что из идейной сферы перейдет в коммерцию…
Я учился на котельщика вместе с Сашей Шурупом, Лешей Фашистом и Сашей Локомотивом, числился при этом дворником, а в основном, естественно, тусовался. Дворниками мы с Локомотивом числились в ЖЭКе за теперешним посольством Казахстана, там, где задние дворы театра «Современник». ЖЭК располагался в старинном особняке со скрипучими деревянными лестницами, но народ в нем сидел из какой-то лимиты и очень нас не любил. Мы, правда, не очень и старались понравиться, так как записались в дворники только для того, чтобы посещать курсы котельщиков, профессии нетрудоемкой и дававшей, кроме того, возможность с окончания отопительного сезона и до самой поздней осени быть совершенно свободными.
Но иногда наши прорабы заставляли нас убирать у себя на участках, и случались комические и трагические сцены. Например, мой участок состоял из одного-единственного дома рядом с полукруглым выходом из метро «Лермонтовская» (сейчас «Красные Ворота»). В нем проходил перманентный ремонт и еще располагался продовольственный магазин, из которого уборщица раз в час выливала помойное ведро прямо под двери своего же магазина, чтобы из него не выходить и не простудиться. Образовывалась постоянная наледь, и когда я ее перестал скалывать, отчаявшись убедить уборщицу и директора магазина не выливать грязную воду перед магазином, лед вздыбливался непроходимой горкой. Но и долбить его с утра до ночи я не желал, а хотел добиться, чтобы поскальзывающиеся прохожие вдолбили, наконец, тупой уборщице, что нужно выливать воду в другом месте. Впрочем, если бы я и скалывал лед до асфальта, неприятности все равно мне были обеспечены ремонтом, поскольку отодранные обои со всего семиэтажного дома выносили на мусорку и они сразу были разносимы по всему двору и далее сильнейшим сквозным ветром, так как мусорки тогда не закрывались. Не закрываются по добрейшей совковой традиции и сейчас…
Следующее приключение ждало нас с Локомотивом в моем же доме. Совершенно неожиданно жэковское начальство решило, что снимаемые старые батареи из квартир должны выносить во двор по лестницам и складывать в машины с высоченными бортами дворники, а не ремонтные рабочие. Надо сказать, что двенадцатисекционная чугунная батарея отопления совершенно неподъемна, а там встречались и двойные… Что я сделал? В то время из Геттингена приехала одна аспирантка, которой были интересны в первую очередь книги из Кенигсбергской библиотеки, сваленные в книгохранилище Государственной библиотеки СССР им. Ленина в церкви в Узком, но и в принципе она обожала узнавать такую для нее экзотическую нашу жизнь. Я ее позвал, чтобы она сфотографировала и сделала репортаж про каторжную работу с батареями и вообще бестолковым ремонтом дома. И когда мы с невероятными усилиями с помощью здоровенных коллег стащили с последнего этажа вниз одну такую батарею, то совершенно выбились из сил. Аспирантка верещала на ломаном русском об опасности таких операций, и мы с Локомотивом, бросив эту батарею рядом с машиной, просто развернулись и пошли по домам с мыслью, что в принципе это не наша работа, и вообще,