Мне это было совершенно непонятно. Аня всегда, однако, ко мне относилась скептически, если не сказать свысока, и любила меня кольнуть. Ей, наверное, во мне одновременно не нравилось как отсутствие полного анархизма, так и не то направление деятельности, которое ей казалось правильным. Ее «Автостопный блюз» и прочие теперь канонические вещи в целом об одиночках, а я кучковал народ. Володя Каминер рассказывал, что она позднее долго с Чапаем жила у них в Берлине и там же с ним разошлась. Я ее в поздние годы видел раз, году в 2005-м, после концерта в кинотеатре «Улан-Батор». Шел на ее концерт от метро «Академическая», моего родного метро, я там учился в 21-й математической школе. Шел в толпе незнакомых юных волосатиков и просто любителей ее творчества. Потом сидел в заполненном зале человек в 200 в самом центре и, осматриваясь по сторонам, каждый раз ловил себя на мысли, что не вижу ни одного знакомого лица… То ли большинству наших тогдашних друзей она не очень нравилась или надоела, то ли они могли до сих пор и бесплатно ее слушать у себя на кухнях, то ли народу того осталось совсем чуть-чуть в Москве в живых, не знаю… Потом мы с ней встречались еще раз, в Париже, в малюсеньком подвальчике книжного магазинчика «Глоб», где она давала такой же малюсенький концерт. Голос у нее остался пронзительным, резким, но так и не приобрел притягательной красоты. Стихи, видимо, у нее интересные, но, наверное, время русских стихов уже прошло, и вообще наш хипповый протест и непонятен уже, и не востребован. А она его тащит до сих пор, только не ясно, против кого и куда…
Новый, 1987-й
Новый, 1987-й год отмечали компанией человек в десять на даче у Славика Волшебника в Мичуринце. Я, как водится, проспал время встречи приглашенных на «Киевской». И поскольку я был единственным, кто знал, куда ехать, то, когда наше высочество соизволило-таки появиться на «Киевской» в 9 вечера вместо 7, народ был на взводе, и чисто случайно я остался жив. Вот что такое пацифизм, ребята!
На даче были Кирилл Минин с Тамарой, которая всем своим видом и укладом жизни выдавала в себе нехипповость, но позитивность, Крис с Таней, Антон Семенов, хозяева – Славик Волшебник с Катей, только что вышедшая из тюрьмы Лариса Чукаева, Поня с Инной, Саша Колотушкин, который получил очередное прозвище Парень Рок, и кто-то еще. Были снежки, прятки, традиционные уже жмурки, песни Пони и Криса под гитару, скромный стол и разбредание по теплым комнатам и холодной веранде. Дача, кстати, снималась у полковника КГБ и была очень обширна и комфортабельна. Тоже забавная деталь, совершенно сюрреалистическая для советского строя… Хотя добавлю (и это не относится к Новому году), что до этого в жизни Антона Семенова был еще больший сюр, характеризовавший перемены в обществе: его от военкомата откомандировали в воинскую часть Кремля, и работал он в здании, которое находилось за теперешней статуей Владимира Мономаха перед Пашковым домом. Там он, не стригшийся со школы и отрастивший за два года солидный пушистый хайр, работал чертежником и рисовал совершенно секретные плакаты (как и я в армии для строительного управления Байконура) под присмотром лейтенанта. Плакаты показывали и рассказывали о подлете вражеских ракет и о наших ответах. Потом он устроился в другую секретную контору, но ходил на приемы в Спасо-хаус с Ниной Коваленко и со мной, а особист, вызывая его на беседы по этому поводу, вздыхал и приговаривал: «Мы знаем, куда вы ходите. Только вы осторожнее, Антон Александрович! Не сбейтесь с дороги!»… Это уже 1987 и 1988 годы, а ведь годом-двумя ранее человека не только бы выгнали с работы, но могли и посадить…
У Криса с Таней сложилось все очень трагически, и, как чаще всего у нас и бывает, виной всему была наркота. Я помню, как мы большой тусовкой приехали с Крисом к нему домой в его однокомнатную квартирку на втором этаже рядом с немецким посольством в стороне от Ленинского проспекта. Были Рулевой, Саша Мафи со Светой, еще кто-то. Вечером кто-то пытался варить какую-то гадость из эфедрина или мака на кухне, но Крис переламывался и не участвовал. Мы, большинство, тоже этому делу совсем, мягко говоря, не сочувствовали и заставили прекратить процесс. Завели умные разговоры о западных свободах и о нашем движении. Проговорили тихонечко на кухне при свете ночника до зари. Крис спал очень беспокойно, его крутило, он постанывал во сне и скрежетал зубами. Был конец очередных ломок, и на нас это произвело угнетающее впечатление.
Прожили они с Татьяной еще год. Про детей и речи не шло. Сначала умерла Таня, потом у Криса была другая герла, а потом и Крис ушел из жизни. От него у меня остались какие-то фотографии и его портрет моей кисти.
А тогда на Новый год мы играли в жмурки на холодной террасе, причем Антон меня все время журил за то, что я стараюсь поймать девушку с длинными прямыми волосами… Потом ходили к кому-то из волосатых на дачу в гости там же, в Мичуринце. Потом, естественно, в магазин…