Хиппи в СССР 1983-1988. Мои похождения и были

А, например, в Коктебеле Сольми раз устроил свой грандиозный день рождения. Он был человеком обаятельным и умел располагать к себе. Перед своим днем рождения 7 августа («Я – Лев и, как всякий лев, царствую», – говорил он) всех встречных в городе и на пляже он приглашал «к себе на гору», где он стоял с друзьями, в том числе Диогеном и журналистом «Московского комсомольца» Тимошиным. Пришла бездна народа, и все с бутылками, которые принимал Диоген и сортировал по крепости. Когда Тимошин рвался быть виночерпием, Диоген ему отвечал, что он сегодня Дионис и разливать будет сам. На шум пришли и пограничники, но и их очаровал Сольми и высказал пожелание услышать в честь себя салют. Погранцы, решив по тому, что пол-Коктебеля находится у этого волосатого художника в гостях, что он – важная персона, действительно грохнули в своей части какой-то мощный взрывпакет со световым эффектом салюта…

Весной у Сольми открывалась жуткая аллергия в Москве, и он летел в уже отцветший Крым или Кавказ. Его обеспечивала мама, и его немного притворная нищета не совсем соответствовала действительности. У них дома на Коломенской в двухкомнатной квартире, сплошь увешанной картинами Сергея, был несколько раз Антон Семенов. Антон, имея немаленький хайр, увидел и познакомился с первым в своей жизни хиппи, которым оказался именно Сольми. Потом я сильно сдружился с Антоном, но без посредства Сольми. У Сольми после Виктории (Ольги Спиридоновой) была еще некая Масик, которая потом сторчалась и умерла. А потом красивая, умная и спокойная Маша, с которой он жил в Беляеве. А в конце жизни одна молодая девушка, Аня, родила Сергею Сольми (он добился, чтобы это прозвище сделали его официальной фамилией) сына, названного Моцартом (Моцарт Сергеевич Сольми, ФИО такое же странное, как у одного моего одноклассника с тремя фамилиями, если в отчестве ставить ударение на О, – Эйнштейн Давидóвич Авербух…).

В 90-е и нулевые, как рассказывают, Сольми не изменил своих идей и все занимался самопиаром, причем не желая как будто раскручиваться коммерчески. Продавливал идею «Улицы Любви», выставлял по старинке в каких-то малопосещаемых местах свои прекрасные картины, толстел, потом перестал рисовать и сочинять и больше находился в пьяных грезах. Прожил жизнь как настоящая богема!..

Заключение

Что бы написать такое, что бы оправдывало и давало общечеловеческую ценность нашему опыту? Прежде всего, это был путь эффективного сопротивления тоталитарной системе, который, безусловно, внес свою весомую лепту в изменение сознания десятков тысяч людей в стране, дал им пример жизни не по лжи, то есть не по господствовавшей коммунистической лжи (в Америке и Европе была своя ложь, против которой выступали их несогласные), что так или иначе подтачивало государственную систему. Люди приучались быть свободными, выражать открыто свои взгляды и суждения, порой, может быть, и парадоксальные, но не лишенные своей логики и искренности. А это было уже немало в стране, где с малых лет приучали все заучивать и повторять, как попки, и даже в школьных сочинениях преследовались мнения, не согласные с установками в учебниках и теми, что втирали тупые училки. Причем в школе нам ставили в пример народные восстания Болотникова, Пугачева, Разина, народовольцев и вольнодумцев типа Чацкого в литературе и Чаадаева с Герценом в истории, но любое вольнодумство в школе или желание докопаться до правды пресекалось и часто наказывалось. Про Кропоткина и Бакунина говорилось вскользь, так же как и про множество всемирно известных философов, и их сочинения рассматривались всего лишь как ступень постижения истины в последней инстанции в макулатуре Маркса, Ленина и Брежнева. Про этих отстойных деятелей вообще нельзя было говорить хоть в каком-то критическом духе, и мне сейчас трудно вспомнить, как приходилось крепиться, чтобы не послать всю эту троицу на много-много нехороших букв!

Представьте, как тяжело жилось одиночкам, не согласным с этой задавившей любую мысль и свободу государственной машиной, которая еще и следила в виде пионерских, комсюковских и партийных активистов за каждым шагом и словом таких людей! А хипповая Система хоть и не была панацеей, так как множество молодежи все равно становились мизантропами или домоседами, не в силах выносить давления общества, но как-то поддерживала их и была глотком свежего воздуха в душной атмосфере тотального конформизма и ненависти. Было с кем повидаться, куда сходить и съездить, где познакомиться с такими же изгоями противоположного пола, а не просто замыкаться или даже пилить себе вены от безысходности.