Хиппи в СССР 1983-1988. Мои похождения и были

Из пипл-бука: «Через минут 10 подошел постовой, попросил разойтись, отошел, потом, откуда ни возьмись, в гражданском, показывают муровские (Московского уголовного розыска; какое отношение они имеют к нам, которые не убивали и не грабили?) удостоверения. Приглашенные Максом бразильцы моментально исчезли, а якобы приглашенные Храмовым западные корреспонденты так и не появились, как и он сам. Подошедший Гриша Шлягер так и не распаковал гитару, а был отправлен восвояси под угрозой отправки в дурку гэбистом Рыжовым, который и проводил всю операцию. Зелененькая, как только почувствовала запах паленого, с работами Милорда скипанула в сторону “Джанга”, с ней еще человек пять. Через полчаса подогнали интуристовский “Икарус”, шикарный автобус по тем временам, и всю веселую толпу засадили в него. В автобус поместилось 60 человек. Клара Голицына просто сбежала, Андрея Фролова приняли за прохожего, человек 20–30 еще не выпускали из метро. Подвезли нас к 46-му отделению, по цепочке препроводили внутрь. Сидели часа три-четыре, пели песни, играли на флейтах, смеялись, подстебывались над Мэм и Ингой Киевской (видимо, потому, что им не было 18), Анжела заливалась настоящим негритянским хохотом. Пессимиста сдернули за ногу со стола, на котором он сидел, а несколько человек попеременно втирали двоим стерегущим нас ментам так, что вскоре один из них сказал: “Ну что же, мне сбросить форму и отпустить волосы?” Ответили дружно: “Да!” Картины и рисуночки, по два раза переснятые на “Кодаках”, хотели оставить у себя, но мы не дали. Пытались заставить подписать какие-то бумаги нас с Пессимистом, но мы героически отказались. Потом, выйдя от ментов, таскали тяжеленную кипу работ до “Джанга”, пока не встретили Стейка, который, как всегда, искал Никодима».

Художественный уровень работ тут не играл никакой роли, хотя редкие прохожие их внимательно рассматривали. Я выставил среди прочих первую свою творческую работу, над которой корпел долго, но с очень скромным результатом, – деревья в снегу ночью под фонарным светом, которую задумывал в духе теперешнего прекрасного художника Лупшина.

Еще была обнаженка приличная, написанная в квартире Клары Голицыной, натюрморт в сезанновском ключе и еще мой автопортрет очень сырой, а также пейзаж поля в одуванчиках и с настроенными высотками вдали, на котором как раз и была Бульдозерная выставка, и еще одна довольно большая в высоту моя обнаженка суховатой модели, похожей на Ахматову.

Может, за эротику запретили? Ценность представлял натюрморт маслом Виктора и большой пастельный портрет в фас Виктории, подруги Сольми, его же руки, на любимом им оргалите, очень похожий. Он у меня потом долго хранился, а когда Сольми его забрал, то уничтожил в гневе на то, что подруга его оставила.

Сейчас вспоминаю работы Пессимиста на стандартных тоненьких грунтованных картонах небольшого альбомного формата, на которых он в своей суховатой неяркой манере преимущественно бледно-голубой и бледно-охристой красками изображал хиппарей и себя самого.