Марш этот был по пыльной, солнечной и пустынной воскресной Москве этаким большим гуляньем по бульварам, переулкам и даже дворам, откуда все население выехало на дачи и моря. Впрочем, в центре и тогда уже мало жило людей, все больше кособокие конторы. Повсюду эти организации были огорожены заборами, кроме одного ничем не ограниченного двора, в котором стояли строгие современные здания, утыканные антеннами. Где-то в районе Трубной, куда шумные полуцыгане и не преминули свернуть. Выбежали милиционеры и замахали на нас руками, чтобы поскорей из этой зоны убирались. В принципе мы могли с ними и поспорить и настоять на своем праве, но там было неинтересно и можно было беспрепятственно обойти с другой стороны и все равно выйти примерно в то же место, так что мы лениво развернулись и обошли, доставив охранникам, наверное, награды, медали и чины, как отбившим вражеское нападение…
Гуляли, знакомились и делились рассказами о давних и недавних приключениях. Шуруп рассказывал про крупное винтилово в Гурзуфе, а крепко к нам приблудившийся спартаковский фанат из Подольска Саша – про свои футбольные страсти и стычки с металлистами[14]
. Интересный рассказчик был Федор Щелковский. Он, по-моему, в конце концов и предложил в ближайшие дни отправиться на природу. Но сначала мы устроили первую уличную выставку.Выставка у Грибоедова в августе 1985 года
Следующая акция была целиком придумана мной и по значимости была очень даже весомой и прародительницей всей последующей нашей смелости в уличных и квартирных выставках, да и самого Арбата, о котором теперь знают все художники и нехудожники мира. (Когда русские теперь приезжают на Монмартр и видят художников на площади, они так и говорят: «Это как у нас на Арбате», хотя до 1986–1987 годов эта улица была пустым местом в художественном смысле и стала тем самым Арбатом только благодаря мне и поддержке всего пипла в моих настойчивых акциях.) Эту самую первую выставку у подножия памятника Грибоедову на Чистых прудах 18 августа 1985 года я подготовил в несколько дней, собрав коллектив из десятка художников и просто объявив на плотной в тот момент тусовке о ее проведении. Хотя собственно художники-хиппи почти и не выставились. Предполагалось еще потанцевать под музыку на пустынном бульваре в воскресенье днем.
Оказывается, перед этим, в мае, в химкинском лесу у канала была проведена Никитой Головиным, Мишей Сталкером и другими художниками – Андреем Фроловым, Игорем Котвицким, Валерой Царевичем и кем-то еще – двухдневная, кажется, выставка картин, которые они сами туда привезли, потусовались с друзьями около них и в тот же день разъехались. Но я о ней ничего не слышал к тому времени. Это должно было быть интересно, но затаенность ее за городом, да еще и в лесу, без обзвона и открытого приглашения на тусовку не могла иметь резонанс.
А тут я попросил участвовать несколько своих знакомых, из которых только Сольми отказался лично присутствовать (у него, как и многих хиппарей, висела за плечами психушка для отмазки от армии, и поэтому на любой подобной акции был риск опять туда, но уже насильно, загреметь), но несколько картин на оргалите дал. Еще моего тогдашнего приятеля Витю, которого я прозвал Врубелем. Мы с ним писали натюрморты и обнаженку в разных студиях. Он принес практически единственную свою классную картину с букетом сирени, сделанную в духе Врубеля, которого он боготворил. У Вити тоже, кстати, висела дурка, но он не побоялся. Чьи еще картины были, кроме моих, Кроки и Вити Врубеля, не помню, но кто-то еще выставлялся точно, и не один, потому что памятник был обставлен картинами с трех сторон и еще вдоль бордюра напротив. Другой приятель, мнивший себя уже маститым художником, Андрей Фролов, пришел, посмотрел со стороны и незаметно удалился.
Запись из моего пипл-бука: «Я пришел, когда у памятника Грибоедову ребята поставили уже японскую магнитолу и питерская Мэм начала отплясывать с кем-то рок-н-ролл. Были представлены работы Пессимиста, Вити Врубеля, Долли (которая со Странником тогда уже была), еще кого-то и Сольми (самого его не было, а я выставил его работы, которые он у меня оставил, пока жил. И тогда же расписывал стену на кухне)».