Начиная с той осени и всю зиму 1985–1986 годов и весну 1986 года стали процветать квартирные сейшена известных музыкантов, в основном из Питера. Флэтов, принимавших их, было много, всех не упомнишь. И чем дольше живу, тем больше новых узнаю, которые были в те времена. Контркультура так и перла, но, наверное, сказывалось и то, что возникло много продюсеров этих музыкантов, которые, с одной стороны, становились лицами тем необходимыми и к ним приближенными, что уже было сверхпочетно, а с другой – начинающие дельцы немного зарабатывали на известных и малоизвестных именах, раскручивали их и получали массу знакомств, например среди красивых тусовых девочек, которых они могли сводить на такой подпольный, вернее частный, концерт.
Зародилось много отечественного, которое вдруг, и для меня тем более неожиданно, стало намного интереснее зарубежного. Я был только на нескольких таких сейшенах, на самом деле особо не интересуясь при этом всем спектром подобной музыки. Были культовые группы – «Аквариум», «Кино», «Зоопарк», отчасти «Алиса», а остальные можно было послушать, а можно было и не слушать.
Обычно звонила похожая на японку очень обидчивая герла, которая была в курсе всего, Ира Авария (живущая сейчас в Голландии). Помню ее еще с длинными чернейшими волосами, которые она быстро состригла, в алом платье, когда она и Макс Столповский случайно встретились у Сяся (Дормидонтова) дома под Таллином и долгое время были неразлучны. Была она то ли переводчицей, то ли гидом для туристов. И она даже живала у меня, так как была немосквичка и постоянно к кому-то вписывалась, уже тогда стриженная под ежа, в огромных очках, создававшая столько шума и телефонных звонков, сколько не производили все прочие останавливавшиеся у меня, вместе взятые. Она постоянно в кого-то влюблялась и, не будучи красавицей, просто обвивала своих избранников своим маленьким и гибким телом и заставляла себе какое-то время отвечать взаимностью. А потом изводила их скандалами и ревностью. Я наблюдал это со стороны и очень забавлялся. Но с Максом у них как-то устаканилось, видимо, сказалась одинаковость невротических и творческих натур. Она должна была бы стать какой-нибудь актрисой, или телеведущей, или крутой бизнесменшей типа Хакамады (они, кстати, очень с ней похожи), но в дальнейшем она быстро пропала. Макс потом жил с не менее взбалмошной, но совершенно гениальной джазовой и рок-певицей Олесей Троянской, которая под свою 12-струнную гитару могла петь сутки напролет постепенно хрипнувшим, но необыкновенно звучным голосом.
А вот у Столповского дома я впервые тогда услышал на сорокапяточке песни Алексея Хвостенко, Хвоста, который до эмиграции был большим другом отца Макса. Они с Хвостом были одними из первых творческих хиппи. Хвост так и говорил: «Мы – хиппи». Кстати, оказывается, на свадьбе у Столповского в 1989 году, которая продолжалась дня три-четыре, свидетелем с его стороны был другой выдающийся современник, Виктор Пелевин, с которым Макс потом по многу часов годами обсуждал всякие приколы и повороты сюжетов и, думаю, внес не менее половины шизы в произведения последнего…
Так вот, флэтовники бывали, в частности, у прекрасного музыканта Саши на Воровского (теперь, как и до революции, Поварская), недалеко от Арбата, который и сам в своей большой квартире организовал замечательную группу «Деревянное колесо». Потом был концерт Константина Кинчева в небольшой квартире, где я сидел напротив него, а он буравил меня своими темными глазами. Перед концертом рок-музыканты обычно догонялись горячительными напитками, особенно удачно это получалось у Папы Леши. Его песня «Вперед, вперед, отважные полки, за Родину, за веру, за КПСС» очень всех веселила и давала понять, что протест против Афганистана звучит уже не только в наших тайком написанных в лифте лозунгах («Нет войне в Афганистане!») и в возмущении на «вражеских голосах», но и в веселом стебе антивоенной хипни. Результат такого несерьезного отношения также сыграл немалую роль, как и в случае с Леонидом Ильичом, над которым в конце его правления смеялись все, и это в немалой степени подорвало доверие к коммунистической доктрине и ее применению.
Цоя снимали на профессиональную камеру или даже две для фильма на квартире Гали Берн на Преображенке, но это было на полгода позже. Никогда потом этих кадров я нигде не встречал, и это очень странно, притом что Цой остается кумиром покруче Талькова, Круга, Юрия Шатунова и, смею предположить, даже «Битлов» для всех россиян по сей день.
Помню, что это было в самом начале лета, когда я с моей первой женой и Честновым собрались отъезжать на юг.