Из пипл-бука: «До нового года (1986-го) успели провести две выставки еще: живописи и прикидов (одежды). Первая была у Вити Топа Захарова на “Красногвардейской”, заняли комнату и коридор. Художников 30 было, работы все маленькие – штук 120. Продолжалась дня три, народу перебывала масса, миллион знакомств, на третий день – менты, но кто-то и у нас был с какой-то красной книжицей, отпугнул ментов. Тогда уже выставлялась на пианино Нина Коваленко. Рулевой притащил американок, Авенир играл на флейте и скрипке в углу старинную музыку, а американки довольно нагло не обращали на музыку внимания».
Религиозные приобщения
Вспоминаются продолжившиеся тогда духовные поиски. Тусовавшиеся люди были различной направленности, но одинаково любопытные ко всему высшему и потустороннему. В обычном образовательном процессе эти понятия были исключены. А различные гуру и проповедники разжигали наш интерес и приводили к последователям каких-то сложившихся культов или просто увлеченным людям и толстенным книгам. Были тусовки с монахами на «Белорусской» у Квакера, где я никогда не был, был опять-таки Гена Саблин с «Джесус пипл» или «Пипл оф год», были тибетские монахи у Маши Большой на Стриту, были увлекающиеся Рерихом и Шамбалой, были хождения в церковь на улице Неждановой (где служил грозный очами Питирим), Архангела Михаила на иноземном подворье с Огородниковым, в синагогу, в католические храмы и протестантские кирхи, в монастыри и дацаны, наконец, в мечети и молельные дома сектантов.
Лично меня взял в оборот рыженький монашек Серафим (Левитских Сергей – с такой фамилией был главным гонителем жидомасонов, ха-ха!), который учился в Одесском художественном училище с будущим известным иконописцем Зиноном. Внешности самой славянской, самой ординарной. Появился он через Илью Гущина, в его квартире, где за ним следил дед Ильи, партиец с 50-летним стажем, который на Серафима и настучал. Тот еле успел ноги унести к другим новообращенным. Окрестил меня в тазу и поставил перед тем фактом, что у меня теперь есть обязательства. Мы сами по себе, собравшись где-нибудь у Авенира на «Ждановской» (позднее «Выхино»), чинно и вдумчиво читали вслух Новый Завет, делились мнениями и спорили, изредка повторяя за Поней выученные им уже молитвы или обходясь в простоте без них. А тут на тебе: «Должон то, должен это!» Чтить, поститься, посещать, отвергать и вникать. Наоборот, не вникать, а послушать… Одни обязательства с нашей стороны – головой в ярмо! Помню, он так усердствовал в комфортабельной квартире в сталинском доме у какой-то пианистки на Кутузовском, что заставил нас с Шурупом вытягивать одно из ее пианин столетней давности во двор, скалывая гранитные ступеньки при переноске и создавая адский шум деки… А во дворе мы еще зачем-то устроили безумство, когда топорами перерубали струны изящного, умного, старого, прекрасного инструмента… Молодые идиоты… единственный раз жалею, что соседи не вызвали вовремя наряд ментов!
Потом этот самый Серафим, как водится, опираясь на каких-то безумных «старцев» из дурацких книжек, все ядовитенько так погружал нас в разъяснение ужасов грехов, распри между иерархами и их «неистинность» и все склонял к бессмысленной молитвенности и почитанию себя как единственно правильного. Но раз я его подловил, когда он за приготовленным обильным столом в строгий пост рыбку изволил кушать. Так отбрехался, собака, сказал, что он в дороге, а в дороге дозволяется. В какой дороге, когда вторую неделю на той квартире на всем готовом жил? Целый выводок молодежи, но нехипповой состоял в полку его почитателей или прямо в послушниках. Особенно одна девица страшненькая усердствовала… Ездили мы как-то с ним в Троице-Сергиеву лавру, чтобы проявлять чудеса благочестия и прикладываться как можно чаще к каким-нибудь объектам… Мы потом еще с первой женой и множеством народа на Пасху 1986 года тоже совершили туда паломничество. Тогда это была экзотика, прикосновение к корням национальной духовной истории.
Новый, 1986 год