Хиросима

— Вы в порядке?

— Да, а как вы?

— С нами все хорошо. Моих сестер рвет, но я в порядке.

Отца Кляйнзорге мучила жажда, и он уже не чувствовал сил, чтобы еще раз пойти за водой. Незадолго до полудня он увидел женщину, которая что-то раздавала. Вскоре она подошла к нему и сказала нежным голосом: «Это чайные листья. Пожуйте их, молодой человек, и жажда отступит». От ее кротости и спокойствия отец Кляйнзорге почти заплакал. В течение нескольких предшествующих недель он страдал от ненависти к иностранцам, которую японцы проявляли все чаще, и оттого чувствовал себя неловко, даже общаясь со своими японскими друзьями. Сейчас этот жест незнакомки практически вызвал у него истерику.

Около полудня из дома иезуитов пришли священники с тележкой. Они побывали на месте, где стояло здание городской миссии, и забрали несколько чемоданов, хранившихся в бомбоубежище, а на пепелище капеллы взяли остатки расплавленных священных сосудов. Они уложили в тележку сделанный из папье-маше чемодан отца Кляйнзорге и вещи, принадлежавшие госпоже Мурате и семье Накамура, посадили туда двух дочерей Накамуры и приготовились к отъезду. Затем один из иезуитов — с самым практичным складом ума — вспомнил, как какое-то время назад им говорили, что если они понесут материальный ущерб от рук врага, то могут обратиться с иском о возмещении ущерба в полицию префектуры. Священники обсудили этот вопрос в парке — в окружении раненых, которые были так же безмолвны, как лежащие рядом мертвые, — и решили, что отец Кляйнзорге как бывший обитатель разрушенной миссии должен подать заявление. Поэтому, когда священники с тележкой ушли, отец Кляйнзорге попрощался с детьми Катаока и побрел в полицейский участок. Здесь дежурили бодрые полицейские из другого города, одетые в чистые униформы, а вокруг толпились грязные и растерянные жители, спрашивая в основном о пропавших родственниках. Отец Кляйнзорге заполнил бланк заявления и направился через центр города в Нагацуку. Тогда он впервые осознал масштаб разрушений: священник шел квартал за кварталом мимо руин, и даже после увиденного в парке у него перехватывало дыхание. Когда он добрался до дома иезуитов, его мутило от усталости. Перед тем как рухнуть в постель, отец Кляйнзорге лишь успел попросить кого-то сходить за сиротами Катаока.

В общей сложности госпожа Сасаки пролежала два дня и две ночи под куском кровли с раздавленной ногой и двумя малоприятными компаньонами. Разнообразие вносило лишь то, что иногда в просвете своего укрытия она видела, как люди подходили к заводским бомбоубежищам и веревками вытаскивали из них трупы. Нога побелела, распухла и стала гноиться. Все это время у нее не было ни еды, ни воды. На третий день, восьмого августа, несколько друзей, решивших, что она мертва, пришли за телом и нашли ее. Они сказали, что ее мать, отец и младший брат, которые в момент взрыва находились в детской больнице Тамура, где ребенок проходил лечение, объявлены мертвыми, так как больница была полностью разрушена. Потом друзья оставили ее наедине с этой новостью. Позже какие-то люди отнесли ее, подхватив за руки и ноги, на довольно большое расстояние, где ждал грузовик. Затем этот грузовик час катил по ухабистой дороге, и госпожа Сасаки, до этого уверенная, что нечувствительна к боли, поняла, что это не так. Ее довезли до станции скорой помощи в районе Инокути, где повреждения осмотрели два армейских врача. Когда один из них коснулся раны, она потеряла сознание. Госпожа Сасаки очнулась как раз в тот момент, когда они обсуждали, ампутировать ей ногу или нет: один сказал, что у нее газовая гангрена, и заметил, что она умрет, если ногу не ампутировать, а другой посетовал, что у них недостает инструментов для проведения операции. Она снова потеряла сознание. Когда она пришла в себя, ее несли куда-то на носилках. Госпожу Сасаки посадили на катер, который доставил ее в военный госпиталь на остров Ниносима. Другой врач осмотрел ее и сказал, что газовой гангрены нет, однако присутствует весьма скверный открытый перелом. Он холодно сообщил, что больница сейчас делает только неотложные операции и он сожалеет, но, поскольку гангрены нет, ей придется сегодня же вернуться в Хиросиму. Потом доктор измерил ей температуру, и показания термометра заставили его изменить решение — он позволил Сасаки остаться.