Хиросима

В это трудное время она заболела. Ее живот стал раздуваться, начались диарея и такая сильная боль, что она уже и вовсе не могла работать. Живший поблизости врач осмотрел ее, заключил, что у нее круглый червь, и ошибочно постановил: «Если он прокусит ваш кишечник, вы умрете». В те дни в Японии наблюдалась нехватка химических удобрений, поэтому фермеры использовали человеческие испражнения, в результате чего у многих японцев завелись паразиты. Сами по себе не смертельные, они значительно истощали организм тех, кто страдал лучевой болезнью. Доктор лечил Накамура-сан (как он обычно обращался к ней) сантонином, весьма опасным лекарством из некоторых разновидностей полыни. Чтобы расплатиться с врачом, ей пришлось продать последнюю ценную вещь — швейную машинку мужа. Позднее она видела в этом поступке самый беспросветный и печальный момент в своей жизни.

В разговоре о тех, кто пережил бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, японцы, как правило, избегали термина «выжившие», поскольку такой акцент на жизни мог быть понят как пренебрежение к священному статусу мертвых. Поэтому категория людей, к которой принадлежала Накамура-сан, стала называться более нейтрально — «хибакуся», что буквально означает «люди, подвергшиеся воздействию взрыва». На протяжении более чем десяти лет после бомбардировок хибакуся жили в экономической неопределенности, в первую очередь потому что японское правительство не желало обременять себя моральной ответственностью за чудовищные действия победоносных Соединенных Штатов. Хотя вскоре стало ясно, что многие хибакуся страдали от последствий воздействия бомб, отличных по своей природе и степени от того, чему были подвержены выжившие в ужасающих напалмовых бомбардировках Токио и других точек, правительство не принимало никаких специальных мер по оказанию помощи. Так продолжалось до тех пор, пока, по иронии судьбы, Японию не охватила волна гнева из-за того, что члены экипажа рыболовецкой шхуны «Счастливый дракон номер 5» вместе с грузом тунца были облучены в ходе американских испытаний водородной бомбы на атолле Бикини в 1954 году. Но даже и тогда потребовалось три года, чтобы парламент принял закон о мерах поддержки хибакуся.

Накамура-сан не представляла, что за мрачная пора ожидает ее. Помимо всего прочего, для бедняков вроде нее первые послевоенные годы в Хиросиме были особенно болезненным временем, отмеченным беспорядками, голодом, алчностью, воровством, процветанием черного рынка. Работодатели, не принадлежащие к хибакуся, стали относиться к выжившим с предубеждением, поскольку ходили слухи, будто те подвержены всевозможным недугам; и что даже те, кто, как Накамура-сан, не были жестоко искалечены и не отмечены никакими видимыми серьезными симптомами, являлись ненадежными работниками, поскольку большинство из них, как и она, испытывали таинственное, хотя и реальное недомогание, которое стало известно как один из видов длительной «болезни атомной бомбы [30]»: ноющая слабость и усталость, периодические головокружения, проблемы с пищеварением, усугубленные подавленностью и чувством безысходности; отмечалось, что зерна этого неизъяснимого заболевания могут дать скверные всходы в телах как самих жертв, так и их потомков.

Пока Накамура-сан изо дня в день старалась связать концы с концами, у нее не было времени сокрушаться насчет бомбы или чего-либо еще. Ее поддерживала, как ни странно, некая пассивность, обобщенная в выражении, которое она сама иногда употребляла, — «сиката га най», что в широком смысле означало «ничего не поделаешь». Она не была религиозной, но жила в культуре, испытывавшей давнее влияние буддийской веры в смирение как способ ясно видеть; как и других граждан, ее наполняло глубокое чувство бессилия перед лицом государственного аппарата, необычайно властного со времен реставрации Мэйдзи в 1868 году; а тот ад, свидетельницей которого она стала, и окружавшие ее ужасные последствия настолько выходили за пределы человеческого понимания, что невозможно было думать о них как о деле рук презренных людей, таких как пилот «Энолы Гэй» [31], или президент Трумэн, или ученые, создавшие бомбу, — или, чтобы далеко не ходить, японские милитаристы, поспособствовавшие развязыванию войны. Бомбежка казалась почти стихийным бедствием — а значит, ей просто не повезло, и такова ее судьба (с которой надлежит смириться) — страдать.

Избавившись от паразитов, она почувствовала себя лучше и договорилась доставлять хлеб для пекаря по имени Такахаси, чья пекарня находилась в Нобори-тё. В дни, когда у нее хватало сил, она принимала заказы на хлеб у магазинов в ее районе, а на следующее утро брала необходимое количество буханок и разносила их по магазинам в корзинах и коробках. Это была изнурительная работа, за которую она получала сумму, эквивалентную примерно 50 центам в день. Ей приходилось часто брать выходные.