Хиросима

Через некоторое время, немного окрепнув, она занялась разноской другого рода. Она вставала затемно и два часа катила одолженную двухколесную тележку через весь город в район Эба, расположенный в устье одной из рек, образующих дельту Оты. Там, с появлением солнца, рыбаки ловили сардину, забрасывая похожие на юбки сети со свинцовыми грузами, а она помогала им собирать улов. Потом она толкала тележку обратно к Нобори-тё и там, стуча в каждую дверь, продавала рыбу. Этих денег едва хватало на еду.

Через пару лет она нашла работу, больше отвечавшую ее потребности время от времени отдыхать, поскольку она могла сама устанавливать свои рабочие часы. Работа состояла в том, чтобы собирать деньги за доставку местной газеты Hiroshima Chugoku, которую читало большинство жителей города. Ей приходилось ходить по большой территории, часто ее клиенты отсутствовали дома или заверяли, что не могут заплатить прямо сейчас, поэтому адреса приходилось обходить снова и снова. Так она зарабатывала сумму, эквивалентную примерно 20 долларам в месяц. Казалось, что каждый день ее сила воли и изможденность напряженно сражаются между собой.

В 1951 году, после долгих лет тяжелой работы, Накамуре-сан наконец посчастливилось, и судьба (с которой надлежит смириться) позволила ей переехать в дом получше. Двумя годами ранее профессор дендрологии из Вашингтонского университета, квакер Флойд У. Шмо, движимый, по-видимому, глубоким стремлением к искуплению и примирению, приехал в Хиросиму, собрал команду плотников и вместе с ними принялся строить дома в японском стиле для жертв бомбы; в общей сложности его команда возвела 21 дом. В один из них и посчастливилось попасть Накамура-сан. Свое жилье японцы измеряют в цубо — величина, равная примерно трем с половиной квадратным метрам, отражает площадь пола, покрытого циновкой [32]; «дома доктора Сюмо», как их прозвали сами жители Хиросимы, имели две комнаты площадью шесть циновок каждая. Переезд был серьезным достижением для семьи Накамура. Новый дом благоухал свежим деревом и чистым настилом. Квартплата, выплачиваемая городскому правительству, была эквивалентна примерно доллару в месяц.

Несмотря на бедность, дети в семье, казалось, росли нормально. Дочери Яэко и Миёко болели малокровием, но все трое до сих пор избегали более серьезных осложнений, от которых страдало так много молодых хибакуся. Четырнадцатилетняя Яэко и одиннадцатилетняя Миёко учились в средней школе. Мальчику Тосио, готовящемуся к поступлению в старшие классы, предстояло зарабатывать деньги себе на учебу, поэтому он занялся доставкой газет по тем же адресам, что обходила мать. Путь от их «дома доктора Сюмо» был неблизким, поэтому обоим приходилось ездить на трамвае в неурочное время.

Прежняя хижина в Нобори-тё некоторое время пустовала, и поэтому, продолжая собирать деньги за газету, Накамура-сан оборудовала в ней маленький уличный магазин для детей, где продавала батат, который сама же жарила, и дагаси — маленькие конфеты и рисовые пирожные, а также дешевые игрушки, которые покупала у оптовика.

Все это время среди тех, у кого она собирала плату за газеты, была небольшая компания Suyama Chemical [33], производившая нафталиновые шарики от моли под маркой Paragen. Там работала ее подруга, которая однажды предложила Накамуре-сан устроиться к ним — помогать с упаковкой товара. Владелец, как узнала Накамура-сан, был сострадающим человеком и не разделял предубеждений многих работодателей против хибакуся; среди двадцати женщин-упаковщиц у него на производстве работали несколько хибакуся. Накамура-сан возразила, что не сможет работать больше нескольких дней подряд, однако подруга убедила ее, что господин Суяма поймет это.

Она вышла на работу. Одетые в форму компании женщины стояли, слегка согнувшись, по обе стороны конвейерных лент, стараясь как можно быстрее завернуть в целлофан два вида «парагена». От запаха кружило голову и с непривычки щипало в глазах. Само вещество представляло собой порошкообразный парадихлорбензол, спрессованный в ромбовидные комочки, призванные помогать от моли, или же в более крупные сферы размером с маленькие апельсины, которые вешались в традиционных японских туалетах, где их пахучий псевдомедицинский аромат компенсировал неприятные ощущения от отсутствия смыва.