Хирург возвращается

— Ой, доктор, хорошо, что вы так быстро пришли! — чуть заикаясь, тараторит молодая.

— У Ксюшеньки животик очень сильно болит! — перебивает ее старшая. — Мы думали, Родион вот-вот появится и подскажет, что делать, а он, собака, как с утра ушел, так и шляется где-то.

— Это жена, дочка и внучка нашего рентгенолога Боброва, — тихо сообщает мне медсестра Марина. — У его внучки живот с самого утра болит, они Родиона Афанасьевича все ждали, да не дождались. Сами «скорую» вызвали. Мы уж и анализы сделали!

— Молодцы! — одобряю я Марину и начинаю осматривать ребенка.

— Ну, что скажете, доктор? — Обе женщины с тревогой глядят на меня.

— А что тут говорить? У ребенка острый аппендицит, необходима срочная операция!

— А вы уверены? — со слезами на глазах спрашивает бабушка. — Может, что-то другое?

— Уверен! — твердо говорю я. — Острый аппендицит!

— Ой! И что же делать?

— Оперировать. По-другому нельзя!

— Доктор, а может, понаблюдать вначале? — Мама девочки испуганно смотрит на дочь.

— Нет! У нее уже клиника начинающегося перитонита. Только немедленная операция поможет избежать осложнений. Если вы согласны, то срочно подаем в операционную!

— Да-да! — кивает бабушка, глядя на свою дочь. — Правда, Валя?

— Да, мама, — размазывая по щекам слезы, соглашается Валя.

— Что за шум, а драки нет? — раздается невдалеке знакомый бас рентгенолога Роди. — Где тут наш хирург из Питера? Куда он запропастился?

Обе женщины как-то странно переглядываются, и бабушка смотрит в коридор, откуда доносится веселый голос ее мужа.

— Ой, Люба, а ты чего тут? — В дверном проеме показывается доктора Бобров. Увидев жену, он весь как-то сжимается и безвольно опускает плечи.

— Мы-то здесь по делу! — гневно отвечает она. — А вот ты, сволочь такая, где весь день лазаешь?

— Так я это, — глазки у него бегают, — на работу вызывали! Я же тебе утром говорил!

— Ничего ты мне не говорил! А почему на телефон не отвечаешь? Почему вечно недоступен? — Женщина грозно смотрит на мужа снизу вверх.

— Батарейка, наверное, села. — Он съеживается еще больше. — А что произошло?

— Что произошло? — Она сжимает маленькие кулачки. — Все никак не угомонишься? Все мало тебе! Все жрешь и жрешь ее, проклятую! И когда только она тебе поперек горла встанет? Ирод!

— Да что такого-то? — отступает на шаг назад вмиг протрезвевший Родион. — Ой, Валюха, и ты тут? — мямлит он, заметив заплаканную дочь. — Что у вас происходит? Может мне кто-нибудь хоть что-то прояснить?

— Папа, у Ксюши животик болит сильно. Доктор, — она показывает на меня, — говорит, что у нее острый аппендицит и начинается перитонит. Надо срочно оперировать.

— Как перитонит? У Ксюшеньки? — белеет рентгенолог. — Какой доктор говорит? Ты, Дима, ее смотрел?

— Послушай, Родион Афанасьевич, у ребенка острый аппендицит. Появились перитонеальные знаки. Надо…. — Он не дает мне договорить, а с ходу метит мне в голову правым кулаком. Я ухожу в сторону, и удар достается дверному косяку, возле которого я стою.

— А-а-а! Су-у-ука! — вопит доктор Бобров, выкатив по-рачьи глаза и перехватив ушибленную руку здоровой. — А, тварь! — Он сгибается от дикой боли пополам. — Накаркал!

— Деда! Деда! — начинает плакать Ксюша. — Не надо! У меня животик болит!

— Так, быстро берите девочку и везите ее в операционную! — командую медсестре Марине. — Вы, родственники, помогите!

Сам же обхожу сидящего на корточках рентгенолога (он все продолжает массировать травмированную кисть) и начинаю заполнять историю болезни.

— Дмитрий Андреевич, — обращается ко мне жена Боброва, — вы простите Родиона, он как выпьет, так совсем дурным становится.

— Идите к ребенку, — я отрываюсь от писанины, — помогите лучше медсестре.

— Конечно, конечно! А что с Родей?

— Пускай тут побудет — успокоится!

— Ах ты, гад! — стонет Родион. — Я из-за тебя, кажись, руку сломал! Как же я теперь работать стану?

— Сделай снимок, ты же рентгенолог! — советую я, заканчивая писать историю болезни.

— Ты заранее знал, что у Ксюши аппендицит! Почему сразу не сказал?

— Дурак ты, Родя, все мозги уже утопил в алкоголе! Откуда я мог знать про твою внучку?

— Ты же сам сказал, что могут кого-то из моих родственников привезти, когда пить отказался!

— Я сказал «могут». И вообще, что тут расселся? Иди снимок делай!

— Если что с девочкой случится, я тебя удавлю!

— Вот ты сейчас это для чего говоришь? — Я подхожу к Боброву и крепко хватаю его за шиворот. — Чтобы у меня руки тряслись, когда я твою Ксюшу спасать начну? — Я смотрю в его мутные, залитые этанолом глаза.

— Прости, Дима! Прости дурака! Только спаси ее! — канючит пьяный рентгенолог.

— Только на глаза мне больше не попадайся, по крайней мере, до операции! — Я отпускаю его ворот и поспешно выхожу в операционную.

Операция прошла без сучка и задоринки: я удалил измененный червеобразный отросток, промыл живот и оставил дренаж, поскольку перитонит уже начался. Родственники Ксюши безмерно рады, благодарят и просят простить ее дедушку. Тот стоит в стороне, понурив голову и держа в руках еще мокрый рентгеновский снимок.

— Спасибо за внучку, Дмитрий Андреевич! — говорит Родион, когда я подхожу к нему.