Хирурги человеческих душ

Попросту говоря, в храме Терпсихоры его звали казановой, «гомиком» и «двусторонним козлом», а сложно изъясняясь, он принадлежал к бисексуалам. Сложно потому, что в семидесятые годы двадцатого столетия и слова-то такого – бисексуал – даже в продвинутых творческих коллективах провинций Советского Союза слыхом не слыхивали.

Зато почти всем было известно, что артист средней руки (к коим принадлежал и развращённый повеса) беден, как церковная мышь. Наслышан о том был и Сясин, у коего деньжата водились. И глубоко символично, что две крайности и две нужды – сугубо платоническая и сугубо материальная – однажды сошлись.

Началось всё с того, что Сясин и Юдов, пребывая в подпитии, «ударили по рукам» из-за Галочки Севидовой – молоденькой выпускницы хореографического училища, только-только зачисленной в штат театра. На кону фигурировала бутылка пятизвёздочного коньяка, стоимостью шестнадцать рублей двенадцать копеек. Названной суммой Ладик и рисковал, ставя на то, что Галочка непорочна и неприступна. Ту же меру ответственности (о морали речи не шло) принял на себя и «двусторонний козёл», утверждая, что ему достаточно недели и для растления девушки, и для проверки её целомудренности.

Вскоре, по окончании премьеры спектакля «Лебединое озеро», фракция танцоров, не относящаяся к артистической элите, в неформальной обстановке отмечала начало сезона. В спичах и тостах преуспел Юдов, льстиво прославляя Севидову, дебютировавшую в знаменитом «Танце маленьких лебедей», и предрекая ей неминуемый всесоюзный фурор. Вечеринка близилась к высшей точке, когда голенастый и шустрозадый «балерун» неприметно вручил Сясину ключ от мастерской бутафоров и шепнул, чтобы тот спрятался там за ширмой, а ключ оставил в скважине замка с внутренней стороны.

Ладомир хоть и выполнил распоряжение повесы в точности, продолжал ублажать себя скепсисом в осуществимости подленькой затеи. Минут через десять его неверие сменилось насторожённостью, так как из коридора, ведущего к бутафорской, донеслись шаги. А затем сомнения были и вовсе развеяны, поскольку в тёмную тесную захламлённую мастерскую Юдов втащил за руку Севидову.

– Киря, зачем ты меня сюда привёл? – возмущалась девушка нетвёрдым от выпитого сопрано.

– Чтобы сказать тебе, что ты – чудо! – дрожащим козлиным хмельным тенорком проблеял тот, включая настольную лампу и запирая дверь за собой. – И чтобы насладиться самой красивой мадемуазелью храма Мельпомены.

– А меня ты спросил? – довольно грубо возразила ему Галочка.

И Сясин, сидя на полу за ширмой, пафосно вообразил, что сейчас недоразумение разъяснится: Галочка закатит хор-рошую пощёчину нахалу и выскочит наружу. Ан не тут-то было. Юдов схватил со стола перочинный ножичек, которым и лилипута не напугаешь, вложил его в ладонь Севидовой и с дешёвой патетикой воскликнул:

– Лучше пронзи кинжалом моё сердце, но не разбивай его холодным отказом!

– Кирилл, ты чего?! – испуганно отбросила Галочка ножичек от себя.

– Ну что ж, мне только остаётся самому лишить себя жизни! – присел коварный обольститель на корточки и начал шарить в полумраке руками по полу в поисках смехотворного орудия самоубийства.

– Нет! – вскрикнула его пассия, тоже опускаясь на пол и ухватываясь за юдовские запястья.

– Галочка! – полупридушенным от вожделения шёпотом проговорил обманщик-сердцеед. – Неужели я тебе немножко не дорог? А знала бы ты, как ты мне дорога! Ты меня просто потрясла в сегодняшнем спектакле! Так не начинала сама Уланова! И не случайно, что тебя и зовут так же, как её…

И Юдов, обхватив глупышку за плечи, потянул её к себе. Спьяну он не удержался в полуприседе и свалился на пол, Севидова смаху упала на него. Ганимедоподобный пошляк принялся знойно целовать девушку и лазить по ней руками.

– Киря!… Кирилл!… Кирюша!…, – тоже перешла та на жаркий захлёбывающийся шёпот. – Не надо, Кирюшенька!… Не надо, ласковый мой!

– Давай…, Галочка! Нам вместе… надо! – с прерывающимся придыханием уговаривал её Юдов. – Я же так люблю тебя! Одну и навсегда!

И они, лёжа на полу, начали говорить друг дружке какие-то глупости несусветные. И глупости «двустороннего козла» непостижимым образом оказывались сильнее глупостей «маленького лебедя». И сопротивление Галочки всё слабело и слабело. И вот конечности похотливого сатира уже беспрепятственно тискали маленькие груди Галочки, ползли по её животу и бёдрам, и, наконец, проникли под подол её длинной юбки и затрепетали там, под последней вуалью, в запретном лоне. И Галочка также затрепетала и прильнула телом к Юдову. Пронырливый ухарь-эротоман с головой нырнул под юбку, в промежность балеринки, растаявшей в истоме от бурных ласк, и после непродолжительных и уже слаженных совместных усилий стянул с неё плавочки, отбросив их в сторону.