Хищник

Морана держала спину прямо, а голову высоко поднятой. Ноги, к счастью, не подкашивались, а пульсирующая головная боль была единственным напоминанием о ее недавнем наркотическом опьянении. Лунный свет и наземная подсветка слились в эротичном сочетании белого и золотого свечения, отчего тропа под ее ногами казалась неземной. Окажись она сейчас гостьей, идущей по этому самому пути, подумала бы о сказочных огнях и волшебных историях, о долгих прогулках под ясной луной и тепле наперекор холодному ветру.

Но она не была гостьей. Она знала, что эти камни, казавшиеся неземными, всего лишь иллюзия, созданная, чтобы скрыть следы крови, всего лишь мираж, призванный очаровывать и производить впечатление на посторонних и напоминать своим, как глубоко все можно при необходимости захоронить. Секреты были камнями, которыми вымощены эти дороги. Опасности – правдой, запрятанной в этой земле, страшными историями о пропавших без вести людях, разносимыми ветром.

Морана шла по тропе туда, где ночевала на протяжении десятилетий. Она испытывала больше привязанности к своему аппендиксу, чем к этому дому.

Один из охранников поднял руку и нажал на приемник в ухе, а взмахом второй руки велел Моране остановиться.

– Босс? – монотонно обратился он, выслушал приказ и снова повернулся к ней. – Отец ждет вас в кабинете.

Какая радость.

Морана закатила глаза, обошла коренастого мужчину и вошла в дом, громко стуча каблуками по мраморному полу. Свет в доме был приглушен, поскольку уже перевалило за полночь, а люстры в бесконечном коридоре с развешанными по стенам картинами, ведущем к кабинету ее отца, светили все более тускло, пока Морана шагала вперед, не сводя глаз с двери.

Дыхание оставалось размеренным, на коже не выступило ни капельки пота, а живот не скручивало тугим узлом. Головная боль отдавалась пульсацией в висках, но в целом была терпима.

После пережитой ночи Морана сомневалась, что ее отец способен сделать что-то такое, от чего она снова воскликнет «какого черта».

Дойдя без тени страха до двери, она постучала.

– Входите, – тотчас прозвучал баритон отца.

Распахнув дверь, Морана вошла в просторный кабинет и даже не взглянула ни на стеллажи для книг, тянущиеся от пола до потолка, ни на красивые французские окна с правой стороны, из которых открывался вид на лужайку, ни на пистолет, что открыто лежал на прибранном столе. Нет. Она вошла и приковала взгляд к отцу, который и сам внимательно наблюдал за ней темными глазами, а потом подошла к креслу напротив него и села.

Тишина.

Морана молчала, уже приспособившись к манипуляциям, к которым он прибегал даже в общении с собственной дочерью. А будучи крайне одаренной, она очень рано их изучила. За закрытыми окнами свистел ветер. В огромном аквариуме у левой стены поднимались пузырьки. Массивные часы возле книжной полки тикали, отмеряя одну зловещую секунду за другой.

Тик. Так.

Тик. Так.

Тишина.

Он смотрел на нее. Она смотрела на него.

Отец откинулся на спинку кресла. Морана сохраняла бесстрастное выражение лица, а ее сердцебиение окончательно успокоилось.

Наконец он сделал глубокий вдох.

– Ты была в «Цианиде» сегодня вечером.

Морана лишь приподняла брови в ответ.

Он внимательно изучал ее взглядом еще мгновение, а потом заговорил голосом, уставшим и огрубевшим от того, что он слишком много разговаривал со своими людьми. Только со своими людьми. Морана могла пересчитать по пальцам, сколько слов он сказал ей за минувшие годы.

– Что ты делала в «Цианиде»?

Морана прикинулась дурочкой.

– Почему ты спрашиваешь?

Он наклонился вперед и стиснул челюсти, что только подчеркнуло его французскую бородку.

– Это клуб Клана.

Морана почувствовала, как ее захлестнуло изумление.

– И?

– Ты знаешь, что мы не заходим в их заведения. Они не заходят в наши, – его стальной голос не терпел возражений. – И ты бы не добралась до дома, если бы тебя не пригласили.

Морана молчала, равнодушно глядя на него в ответ.

– Я хочу знать имя, – велел отец.

Морана сохранила бесстрастное выражение лица. Он громко выругался и ударил кулаком по столу, а темные глаза вспыхнули от ярости.

– У тебя, как у моей дочери, есть имя и репутация. Мое дитя не станет ставить это имя под удар. А это Клан. Я хочу знать, с кем ты посрамила свое имя.

Морана стиснула челюсти и сжала кулаки, когда злость захлестнула ее тело. Сжала дрожащие руки, но сама не позволила дрогнуть ни телу, ни взгляду. Акула. Ее отец был акулой, и она ни за что не могла пролить кровь. Ни капли. Но пока Морана училась не истекать кровью, она вместе с тем научилась пускать ее другим.

Замерев и сохраняя на лице равнодушную маску, она скривила губы в ухмылке и заговорила:

– Твои люди не могут подобраться к этому месту ближе чем на полтора километра, верно?

Она увидела, как напряглись морщинки вокруг его глаз, когда он поджал губы.

– Ты должна блюсти целомудрие до брака. Так все устроено, и я всегда тебе это повторял. Если ты вознамерилась ослушаться меня…

Морана рассмеялась.

– И что ты сделаешь?

– Я выберу тебе мужа, Морана, – произнес он ледяным тоном. – Помни об этом.