Хищник

Че поднялся, наконец, в зенит и залил окрестности тревожным – одновременно болезненным и опасным – светом, а из-за горизонта уже пробивались первые серебряные всполохи, «выбирающейся из постели» Аче. Но зрелище, открывшееся перед всадниками, не могли скрасить никакие игры света. Смерть есть смерть – это простая и честная истина. И в чуждом, а значит, и отвратительном ее присутствии немногие сердца остаются равнодушными. Однако неубранные и неупокоенные поля сражений, когда не стихли еще стоны и хрипы умирающих, и не ушел из воздуха запах жестокого убийства, такие места чужды жизни на особый манер. Про них говорят, что «дорога на Посмертные поля закрывается здесь только через сутки после последнего вздоха последнего из погибших». Ну, а Посмертные поля потому так и называются, что смертным, не прошедшим под рукой сребровласой Айна-Ши-На, делать там нечего. И рядом с открытыми вратами на Последнюю тропу стоять долго тоже не следует. Неприлично и страшно, и опасно, если уж о том зашла речь. Боги не шутят, а если и шутят, не людям смеяться над теми шутками. Добро бы не заплакать.

Лошади шли медленно, осторожно ступая между устилавшими бывшее хлебное поле телами, и поминутно прядали ушами. Животные нервничали. Присутствие такого количества мертвецов давило на них даже сильнее, чем на «разумных» двуногих, обладающих памятью и свободой воли. Единственной, кого, как казалось, не касалась тень смерти, была, разумеется, Сцлафш. Но являлась ли она по-прежнему человеческой женщиной, или злое колдовство црой превратило ее, как шептались немногие отваживавшиеся на такой подвиг, в демона Нижнего Мира, не знал никто. А знавшие предпочитали молчать.

– Стой, мразь! – сказал детский голос, и лошади вздрогнули и встали, словно бы щелкнул в опасной близости от них бич коновода. Такой это был голос, и такая интонация…

В неверном свете двух лун, с трудом пробивавшимся сквозь листву оливы, перед Сцлафш и ее спутниками предстала страшная и дикая картина. На баррикаде, кое-как сложенной из трупов мятежников вперемешку с телами воинов самой принцессы, стоял мальчик лет шести в разорванном и запятнанном кровью кафтанчике и держал в руках воздетый над головой меч. Меч был маленький – наверняка первый меч мальчика, но даже при недостатке света можно было рассмотреть потеки крови на узком клинке. Оружие явно успело побывать в деле…

– Кто ты такой? – спросила принцесса, останавливая жестом готовых ринуться вперед телохранителей. Голос ее не дрогнул и не выразил никаких чувств. Она задала вопрос, только и всего.

– Я Крерин, – с невероятной гордостью и неслыханным в устах ребенка презрением ответил мальчик, продолжая держать над головой воздетый для удара меч. – Великий князь Майяны.

За спиной загородившего Сцлафш путь ребенка сидел, прислонившись спиной к узловатому стволу дерева и опустив голову на грудь, Седой Лев. Не узнать его было трудно – длинные седые волосы и огромный рубин в длинной серьге, – не понять, что он мертв, тоже. Из груди князя Майяны, прикрытой посеченным в сражении бехтерцом, торчали оперения нескольких стрел.

– Щенок! – не сдержав гнева, рявкнул за спиной Сцлафш один из ее спутников. – Майянское отродье! Змее…

– Остановись, Шье! – прервала его принцесса. – Или хочешь вызвать князя Майяны на поединок? Боюсь, ты не вышел для этого родом, ведь так, князь?

Удивительно, но она обращалась к мальчику.

– Я вызываю тебя, тварь! – ответил ребенок, и в его голосе прозвучала ненависть такой силы, что мороз прошел по коже даже у видавших виды бойцов.

– Как равный равного… Так? – спросила принцесса.

– Ты не знаешь Кодекса? – удивился мальчик.

– А ты его знаешь? – вопросом на вопрос ответила Сцлафш.

– Знаю. – По-видимому, сам факт разговора с «ненавистной Сцлафш» обескуражил Крерина. Все-таки он был всего лишь маленьким мальчиком, хотя и делал в этот день вещи, детям совершенно непосильные.

– Тогда ты должен знать, какая кара положена вассалу, восставшему на своего сюзерена, – ровным голосом сказала Сцлафш и замолчала, ожидая, что скажет на это князь Майяны. Как ни крути, по закону он стал князем в тот момент, когда погиб Седой Лев и выбыли из игры все остальные наследники.

– Я не восставал против королевского дома Йёйж, – возразил мальчик с какой-то очень недетской усмешкой, горькой и циничной, скользнувшей по его тонким губам. – Я наследую своему отцу, принцесса, – добавил он высоким, чуть сиплым голосом и повел рукой, словно бы хотел продемонстрировать Сцлафш свои богатства, но вокруг них мертвое серебро и холодная желтизна лунного света вырывали из тьмы лишь ужасные картины гибели и страданий.

– Я не могу сохранить жизнь сыну Серва Майянского, – Сцлафш говорила как будто через силу, но голос ее не дрогнул. – Но, похоже, над твоей колыбелью взошла светлая луна[72], малыш, ведь если ты просто отважный мальчик…

– Выйди против меня, – ответил Крерин. – И убей, если сможешь.