Хищницы

Андреев-Бурлак предложил, очевидно, не совсем бескорыстно, красавице Шабельской прекратить провинциальные скитания и получить место в Пушкинском. Шабельская согласилась. Получила не только место, но и любовника. Андреев-Бурлак и Шабельская почти все время проводили вместе. В основном, правда, за пределами театра. Рестораны, ночные кутежи… Снова почти парижская жизнь. Андреев-Бурлак, как и Шабельская, – морфинист.

Из воспоминаний А. Амфитеатрова: «…компания знаменитого артиста-комика, покойного Андреева-Бурлака, чей великий талант превосходило лишь еще более великое его же пьянство, быстро превратили молодую женщину в типичную каботинку». То есть женщину, которая стремится к лоску, роскоши, и играет в жизни, возможно, больше, чем на сцене, любит себя в театре больше, чем театр в себе».

Шабельская любила красиво пожить. Было, правда, в ее стремлении к празднику и роскоши что-то болезненное. Когда рядом появлялись деньги, она теряла над собой контроль. Напрочь лишалась меры, как будто переживала, что могут отобрать. Тогда снова искать работу и жить на жалование. И чем хуже шли дела в театре, тем больше она тратила.

В 1880-м, в Москве, она сумела быстро обрасти богатыми воздыхателями. Правда, покорила их Шабельская не виртуозной игрой, а «роковой красотой». Но, несмотря на ее влиятельных покровителей, несмотря на любовника-худрука, играла Шабельская мало – всего в двух-трех пьесах, и главное, добавляют критики, – «из рук вон плохо».

Газеты о ней молчали, ее опять заслоняли настоящие звезды: Александра Глама-Мещерская, Наталья Рыбчинская. Вот у них – и любовь публики, и похвалы театральных рецензентов. Шабельская же, по словам современников – «больше блистала своею лучезарной красотой и парижскими туалетами», но не со сцены… а «из-за барьера директорской ложи». У Елизаветы Александровны сдавали нервы. Она сделалась раздражительной, вспыльчивой, иногда почти буйной. Успокаивали только морфий и алкоголь.

Пушкинский театр разорился за два года. Великолепные актеры были плохими предпринимателями. Писарев и Андреев-Бурлак обратились за помощью к известному московскому адвокату Федору Адамовичу Коршу: вся труппа Пушкинского будет в его распоряжении, есть готовые спектакли, декорации, какие-то костюмы, нужен только талантливый управленец.

30 августа 1882 года в Кармергерском переулке в Москве открылся театр Корша. Официально это был первый частный театр России. Корш как опытный делец сразу понял: за публику необходимо бороться. Он ввел новую систему премьер. Уже через год каждую пятницу у Корша была новая постановка. Буквально после трех-четырех репетиций. Его затею многие ругали, в частности Чехов: как можно давать «Ревизора» после одной репетиции? Но первое время «пятницы» – лучшая реклама театра, они почти всегда собирали полный зал. На этих премьерах Корш растил своих звезд…

Критик Ярцев в журнале «Театр и искусство» писал: «Коршевская небрежность была всегда талантлива, потому что играть с трех-четырех репетиций и достигать хотя бы внешних контуров – доступно лишь талантам».

У Корша Шабельская не выдержала. Актеры работали сутками напролет, в театре действовали почти фабричные темпы, дебютанты выходили на сцену один за другим. Шабельская решила уйти. В ней было много парадоксального, но чуть ли не главное – невероятная, местами почти нездоровая, амбициозность. Как она напишет значительно позже, «возле Гламы и Рыбчинской места не было».

Из воспоминаний А. Амфитеатрова: «Конечно, делать театральную карьеру, как многие другие, артисткой средней руки она очень и очень могла бы. Но само сознание недюжинной натуры вооружило ее, как истинно трагическую неудачницу, громадным честолюбием: не Корш какой-нибудь ей мечтался, а европейская слава, русская Сара Бернар, русская Фанни Вольтер».

Она всю жизнь как будто ходила по кругу. Всегда одно и то же: надежда, крах, неожиданное удачное знакомство. Очередной мудрый кавалер предлагает ей место, на этот раз точно беспроигрышное, – она срывается. А дальше как всегда: надежда, крах… Казалось, так может продлиться до бесконечности, точнее – до самой смерти.

В 1884 году роль «мудрого мужчины» сыграл Эрнст Поссарт. Знаменитый немецкий режиссер и актер, руководитель Мюнхенского придворного театра, красавец и трагик, Эрнст Поссарт приехал в Москву с гастролями. Город взорвался. Москвичи, особенно дамы, бредили Поссартом. Чехов смеялся: «На Поссарта ходит вся Москва, начиная с просвещенных генералов и кончая невежественными охотнорядцами. Девять десятых из них знают по-немецки только «шпрехен зи дойч» да «шнапс тринкен». Шекспира отродясь не видали и не слыхали, но тем не менее идут на Поссарта… Не повидать Поссарта считается у нас мове-жанром».

Магическому обаянию немца поддалась и Шабельская. А тот расхваливал глубину и «истинную художественность» немецких театров, намекая, очевидно, что именно там, в Германии, талант и красоту Елизаветы Александровны наконец оценят по достоинству.