Хищные птицы

…Пороки здешних правителей помогли мне стать необходимым для них человеком. Я приехал сюда и под видом коммерсанта исколесил всю страну. Золото открывало предо мной все двери, и повсюду я видел одно: алчность в самых гнусных обличьях — то скрывающаяся под маской лицемерия, то откровенно жестокая — питается соками мертвого организма моей родины, Как стервятник — падалью. И тогда я сказал себе: почему бы во внутренностях этого трупа не образоваться яду, трупному яду, который погубит мерзкого стервятника? Стервятник насыщался мертвой плотью, и не в моей власти было вдохнуть в нее жизнь, чтобы она восстала против своего мучителя, а разложение шло слишком медленно. Тогда я стал разжигать алчность, потворствовать ей, умножать несправедливость, злоупотребления; я поощрял преступления, насилия, чтобы народ свыкся с мы, елью о смерти; я грозил ему новыми бедами, чтобы, ища спасения, он был готов на все; я опутал тенетами алчности торговлю, растравлял честолюбие, чтобы казна таяла быстрее, чтобы нищий, изголодавшийся народ почерпнул отвагу в самом отчаянии. И когда оказалось, что всего этого мало, чтобы поднять народ на восстание, я нанес ему самый страшный удар, сделал так, что стервятник еще и надругался над трупом, благодаря которому существовал, — и тогда разложение ускорилось».

В горле у Мандо пересохло, когда он кончил читать.

— Симоун потерпел поражение, — стал объяснять Тата Матьяс, — потому что им двигало одно лишь желание — отомстить. Ошибки и зло нельзя искоренить с помощью нового зла и новых ошибок. Кроме того, тогда страна не была еще готова создать свое собственное правительство… Естественно, каждая страна должна иметь такое правительство, какого она заслуживает.

— Но ведь правительства сменяются, сходят со сцены и исчезают, а страна остается. Мы знаем, что злоупотребления правительства часто пробуждают от спячки народ, поднимают его на борьбу. Так было во времена Испанского правления на Филиппинах, и можно не сомневаться, что такая же участь постигнет японский режим.

Тата Матьяс согласился, но с одной оговоркой:

— Если не повторятся прежние ошибки и если нынешняя молодежь осознает свое предназначение. Я не перестаю думать о богатствах Симоуна, которые падре Флорентино схоронил на дне Тихого океана. С тех пор они и лежат там.

Мандо рассмеялся.

— По-видимому, Симоун существовал лишь в воображении Рисаля.

Тата Матьяс скептически улыбнулся и покачал головой.

— Конечно, художественное произведение — плод фантазии писателя, — сказал он. — Но и «Флибустьеры» и «Не прикасайся ко мне» — романы исторические. В них описываются те времена, когда наша страна находилась под гнетом монахов. Если Рисаль дал своим героям вымышленные имена, то это отнюдь не значит, что самих персонажей он тоже придумал, а не взял из жизни. — Тата Матьяс перевел дух и продолжал: — Ты сомневаешься, что капитан Тьяго, отец Дамасо, Кабисанг Талес, Сиса, Мария-Клара, Элиас, философ Тасио, Исагани… и этот Ибарра, ставший Симоуном, — все эти люди действительно жили во времена, описываемые Рисалем?

— Нет, почему же, — уклончиво ответил Мандо, чтобы не раздражать старика.

— Если бы было иначе, то Рисаль не вызвал бы такую лютую ненависть со стороны своих врагов, В стране, изнывающей под гнетом чужеземцев, всегда находятся люди, которым не дорога честь родины, которые легко предают забвению прошлое своей страны, ее героев. Сейчас уже немногие помнят о героизме Лапулапу, Солимана, Дагохоя[7], Диэго Силанга и его жены Габриэлы[8].