Хищные птицы

— Ваш вопрос, сенатор, вполне уместен, и я хотел бы ответить на него поподробнее. Тот факт, что наша розничная торговля оказалась в руках иностранцев, безусловно, свидетельствует о более серьезном внутреннем заболевании. То же самое можно сказать и о безработице, и о нищете, и о всеобщем недовольстве. Они как кровоточащие раны на теле народа. Повязки со снадобьями на такие раны способны принести лишь временное облегчение, но я не говорю, что на этом и следует закончить лечение. Если потребуется операционное вмешательство, то со временем мы к нему прибегнем.

— Можете ли вы указать ту болезнь, которая является причиной нашего пагубного экономического состояния? — задал свой следующий вопрос Ботин.

— Думаю, это ни для кого не секрет, — не задумываясь ответил Маливанаг. — Я имею в виду колониализм и его последствия. В течение четырехвекового иноземного господства на Филиппинах коренное население выступало по преимуществу в роли дровосеков и водоносов. Достоинства и таланты наших соотечественников в расчет не принимались, иностранные владыки видели в них только слуг. Та же самая картина наблюдается и в экономике. У нас в стране в первую очередь развивались отрасли, отнюдь не жизненно важные для филиппинского хозяйства. Готовая продукция ввозилась из-за границы и продавалась у нас по самым дорогим ценам. Когда же что-нибудь продавали филиппинцы, то за их товар иностранцы платили самую мизерную сумму. Отсюда и все наши трудности — и безработица, и нищета, и недовольство. И национализация, безусловно, способна решить эти проблемы лишь частично. В заключение я прошу господ сенаторов единогласно одобрить этот законопроект, — закончил Маливанаг жарким призывом свою речь.

— Одобрить! Одобрить! — неистовствовала галерея.

Не успел Маливанаг сойти с трибуны, как сенатор Баталья крикнул с места:

— Одобрение законопроекта при отсутствии кворума равносильно фальсификации!

Кворума действительно не было, к тому же сенаторы порядком проголодались. Поэтому голосование отложили.

— Все делается для того, чтобы иностранцам у нас жилось еще лучше, — не удержался от замечания кто-то из мелких лавочников на галерее.

Глава тридцатая

Молодой статный человек в строгом сером костюме английского покроя, в белой сорочке с синим в серебряный горошек галстуком, оттенявшим смуглую кожу лица, спросил себе в парижском отеле «Ритц» двухкомнатный номер с ванной. В одной руке молодой человек держал небольшой портфель, в другой модную шляпу с узкими полями. Он бегло говорил по-английски. Администратор обратил внимание на ослепительно белые зубы нового постояльца и пересекающий щеку красноватый шрам. «Чем же это его так полоснули?» — подумалось ему невольно. И еще он обратил внимание на темно-зеленые очки. В регистрационной книге значилось имя постояльца: «Мандо Пларидель».

— Мандо Пларидель… — вслух прочел администратор. — Мексиканец? — спросил он, протягивая гостю ключ от номера.

— Нет, — живо откликнулся тот, — филиппинец.

Администратор с интересом оглядел его еще раз: он мог безошибочно отличить китайца от японца, а с филиппинцем встречался впервые.

Лифт быстро доставил Мандо на третий этаж. За ним следом явился бой с чемоданами. Стремительное путешествие из Лондона в Париж завершилось. Всего час провел он в полете, потягивая мартини и листая английские журналы. Не успел скрыться из виду английский аэродром Кройдон, как промелькнул Ла-Манш, и самолет уже совершал посадку в парижском аэропорту Ле-Бурже. Таможенные формальности не отняли много времени. Никто не рылся в его чемоданах, ни о чем не расспрашивал. Дело ограничилось заполнением таможенной декларации. Французы искренне удивлялись, впервые встретив туриста из далекой страны. Его доброжелательно приветствовали по-английски: «Добро пожаловать в Париж!»

Обменяв доллары на франки, Мандо взял такси и попросил отвезти его в гостиницу «Ритц». Бросив чемоданы в спальне, он принял ванну, переоделся и заказал ужин в номер. Шел седьмой час вечера. В ожидании ужина он достал дневник, в котором регулярно вел записи на протяжении всего путешествия, и присел на софу. Перелистывая страницу за страницей толстой книжицы, он мысленно возвращался в города и страны, оставшиеся позади. На новой страничке Мандо поставил дату и время прибытия в столицу Франции. После ужина он решил пройтись по вечернему городу, не без основания полагая, что, красивый днем, ночью он станет еще прекрасней.

Допив аперитив, Мандо закончил ужин чашкой крепкого кофе. Сытная еда и мартини разморили его, и ему пришлось оставить мысль о прогулке. Он облачился в пижаму и с дневником в руках прилег на диван. Как в калейдоскопе замелькали государства и континенты, которые ему привелось повидать за это время. Скоро год, как он покинул Манилу.

Глава тридцать первая